«УДК 882 ББК 84 (2Рос-Рус) 6 П54 Шмаков В. П 54 Можно ли жить не по лжи? История одной картины. Беседы о религии, человеке и обществе. Философско-публицистическая ...»

Держит перед собой развёрнутую Патриаршую грамоту, зачитывает её. Из-за левого его плеча видна в некотором отдалении группа представительных мужчин в тёмных костюмах, стоящих отдельно от прихожан, ближе к духовенству. Взгляд зрителя привлекают две фигуры в первом ряду прихожан – молодая женщина, и мальчик, десяти примерно лет, стоящий рядом с матерью, немного впереди. Левая рука женщины на плече у мальчика, легонько обнимает, прижимает его к себе, правой крестится, блаженное благоговение на лице, обращённом к Патриарху. Центром внимания является лицо мальчика. Максим добился этого тем, что из всех персонажей картины, лишь мальчик смотрит не на священника. Этот диссонанс, нарушение всеобщей благоговейности заметен, бросается в глаза. Лицо мальчика повёрнуто к зрителю, но смотрит он немного выше, в никуда, взгляд мечтательный, лёгкая полуулыбка. Видно, что он устал от этой долгой церемонии, она ему надоела. Нашёл себе занятие в том, что стал думать о чём-то хорошем. О чём он думает?

Возможно, о соседском пятнистом щенке, взять которого к себе домой наконец разрешили родители. Или о книге про Тома Сойера, которую он только что начал читать. Или о том, что летом они опять поедут к бабушке в деревню, будут с отцом купаться в речке, ловить рыбу на удочку, запекать в костре картошку. А может, о том, кем он станет, когда вырастет: космонавтом, лётчиком, моряком, известным учёным, который изобретёт что-то нужное и важное для людей...

Картина должна Роману понравиться...

Работа последних дней сказалась – вроде бы даже вздремнул, сидя на стуле... Вдруг показалось ему, что он здесь не один. И тут, действительно, из-за спины послышалось негромкое, тактичное покашливание.

Оно исходило со стороны дивана, стоящего сзади, у стены. Случалось, что когда работа особенно увлекала, Максим ночевал прямо в мастерской, на этом самом диване. Евгения в таких случаях говорила: «опять в запой ушёл».

Утром же приходила, готовила завтрак, будила, заставляла нормально покушать.

Максим повернулся. На диване сидел импозантный мужчина – светло-серый костюм-тройка, аккуратные бородка и усы, ровный пробор. Седина серебристого оттенка. Откинулся на спинку, нога на ногу.

При этом никакой наигранной вальяжности – естественная поза человека, знающего себе цену.

– Вы кто? Как вы сюда попали?

– Допустим, попасть туда, куда мне будет угодно, для меня не проблема. Кто я? Это мы по ходу разговора определим и обозначим. Обращаться предлагаю обоюдно на «ты».

– А как к вам... к тебе обращаться?

– В смысле – как меня называть? Вот это как раз и будет определение того, кто я есть. Знаешь, не буду против, если будешь называть меня Богом.

– Богом!?..

– Ну, да – Богом. То есть не Яхве какимнибудь, не Иеговой, не Господом-Господином, а тем Богом, о котором вы с Романом говорили: «Всё в тебе слилось – мой разум, чувства, жизни опыт – триединый этот сплав и есть мой Бог, что Совестью зовётся. Есть Совесть, Разум и Душа – вот боги наши».

– Как говорит молодёжь: круто! То есть, выходит, ты вот тот самый мой Бог и есть?

– Да, тот самый. Что тут странного?

Ты же ведь ко мне периодически обращаешься. Почему же я не могу с разговором к тебе обратиться?

– Так одно дело мысленно общаться, мысленно разговаривать. А ты материализоваться решил, что ли?

– Вот-вот, именно: решил материализоваться на какое-то время, пообщаться «лицом к лицу», «с глазу на глаз», «entre quatre yeux», как говорят французы.

– Пообщаться? Так ты же – Бог! Ты меня своим авторитетом давить станешь.

Какое уж там общение!?..

– Максим, уж чего не ожидал от тебя, так вот ёрничанья такого. Про «авторитет»

какой-то... Ведь знаешь, что разговаривая со мною, ты сам с собой разговариваешь.

Я – это тот же самый ты и есть. И сомневаюсь я так же, как и ты, и ошибаюсь тоже так же, истину ищу, и не всегда уверен – там ли. Но вдвоём-то этот путь к истине более верно направить можно. Собственно, это ты знаешь, поэтому постоянно ко мне и обращаешься, и разговариваем мы помногу с тобой. Воочию меня непривычно видеть?

Понимаю. Восприми это как мою прихоть – вот так-то вот с тобой пообщаться.

– И о чём ты решил со мной поговорить?

– Понимаешь ли, ты, вместе с Романом, излишне критично к религии настроен.

– Что ты имеешь в виду под «излишне»? В нашей критике мы в чём-то неправы? Мы что-то искажаем? В чём-то кого-то обманываем?

– Дело не в обмане, этого нет, никаких искажений я не вижу. Но есть два вопроса.

Первый: вы не делаете скидок на то, что всегда будут существовать люди, нуждающиеся в вере.

– Почему же? Мы это признаём и принимаем. Поэтому мы с религией не боремся и не воюем. Кто в ней нуждается, тот пусть и находит в ней помощь и какую-то поддержку. Мы совершенно уважительно относимся к этому их выбору. Но и они должны уважать наш выбор. Мы не признаём за религией права объявлять саму себя духовным учением. Мы против того, чтобы она насаждалась в общество как некая полезная для него социальная идея.

Мы с этим боремся.

– Вот тогда как раз – второй вопрос: а правильно ли так категорично отвергать эту идею? Не является ли она тем, что может помочь обществу держаться в каких-то рамках?

– В смысле, что в каких-то моральных нормах?

– И в каких же именно?

– Ну, хотя бы в тех же, наиболее известных – «не убий», «не укради».

– Так это же вовсе не какие-то изобретённые кем-то моральные нормы. Никакого отношения религия к этому не имеет. Это вечные и неизменные принципы нравственности.

– Религия как раз это и делает – устанавливает эти принципы моральной нормой.

– Так ли это? Начнём с того, что понятия «мораль» и «нравственность» надо отделять друг от друга. Это разные вещи. Мораль – это некий порядок поведения или отношения к чему-либо, установившийся, установленный или устанавливаемый в обществе. Нормы морали меняются и со временем, и в зависимости от условий, в которых в данный момент общество существует. Нравственность же – она неизменна.

Например, убийство – оно абсолютно и всегда безнравственно, это лишение когото того, что принадлежит ему, а не вам, в данном случае – жизни. А вот по моральным нормам оно вполне допустимо и даже поощряется в зависимости от каких-то условий или состояния общества. Например, война, или наказание преступника. Мало того, моральными нормами может быть допустима даже и публичная казнь, даже на глазах детей. Этого мало – так же, на глазах детей допустима казнь с мучениями казнимого, например, четвертование. И этого мало – допустима казнь с участием публики – забивание камнями, сожжение на костре, когда публика могла подбрасывать хворост в костёр. Это всё – моральные нормы, по которым это вполне морально.

Моральные нормы могут запросто отвергать нравственные принципы.

Бог ответил не сразу. Было видно, что он доволен полученным ответом. В этом разговоре, как, впрочем, и во всех их прежних беседах, хотя и не в буквальном смысле таких очных, как эта, он выступал оппонентом своему визави. Смысл же и цель их споров были именно в том, чтобы совместно к истине продвинуться, как вот, например, сейчас они это сделали.

– Согласен, Максим, с тобой. Нравственные принципы выше моральных норм, они абсолютны, ни от чего не зависят. Чего нельзя сказать о морали – она не бывает вне времени и вне ситуации. Мораль бывает разной: религиозная и светская, мораль рабовладельческого строя, феодального общества или капиталистического, мораль средневековая и современная, мораль военного времени и мирного, и так далее. Многие из моральных норм, являющихся нормальными в одной морали, не приемлемы для другой.

Нравственность или моральный уровень человека или общества, по большому-то счёту, должны оцениваться тем, насколько их моральные установки требуют соблюдения нравственных принципов, для каких ситуаций и какие возможны отступления. Истинная мораль – это та, которая предопределяет следование именно нравственным принципам, а не принятым здесь и сейчас неким условностям. Древнегреческие мудрецы, жившие за 500 лет до Иисуса, вывели очень краткое «Золотое правило», которое объединяет в себя вообще все принципы нравственные: «Что возмущает тебя в ближнем, того не делай сам», «Какая жизнь самая лучшая и справедливая? Когда мы не делаем сами того, что осуждаем в других». Потом это правило повторил Иисус, несколько по-другому его сформулировал: «Итак, во всём, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». Вместо отрицания плохого, он вывел в этом правиле утверждение доброго. Но, всё же, наиболее кратко и понятно будет так: «Не делай другим то, чего не хотел бы, чтобы делали тебе».

В свою очередь, и Максим подумал тоже: «Как же мне с Богом моим повезло!

Ведь действительно, и поспоришь с ним, и поговоришь, и посоветуешься, и уяснишь для себя что-либо. Даже теперь и неловко как-то, что ему про авторитет-то ляпнул...». Но разговор и далее продолжил в виде диспута, полемики.

– Да, так и есть – следуй каждый этому единому принципу, правилу, и никаких раздельных заповедей, никаких религий, лишь уводящих от их исполнения. Две с лишним тысячи лет, как в Библии эти заповеди прописаны. И что – они работают ли? Работает ли правило Иисуса? Оно ведь самой же религией в первую очередь и нарушается.

Религия лжёт человеку, внедряет ложь в сознание и в мораль – и отдельного человека, и всего общества. То есть, ложь в духовной сфере является допустимой, моральной.

На здоровье ли это будет обществу? Можно ли ожидать, что в таком обществе будут работать какие-то заповеди, которые поминаются в таких-то вот «духовных учениях»?

Что – мы не убиваем ли, не крадём? В войне, которую Гитлер развязал, объявив: «С нами Бог!», многие десятки миллионов людей погибли. Американцы, у которых их Президенты не забывают свои обращения к народу заканчивать словами: «И да поможет нам Бог!», сбросили атомные бомбы на два японских города для устрашения, для заявления всему миру, для демонстрации своего нового оружия. И с воровством так же – и воруем, и у Бога прощения просим, и опять воруем...

– А если бы не было религий с этими заповедями?

– И что – было бы ещё хуже? Ты это хочешь сказать? У тебя есть этому какие-то доказательства?

– Никаких доказательств этому нет, можно лишь гадать, да предполагать. Надо отметить, что ты весьма убедительно это сейчас произнес, чувствуется, что ты в последнее время основательно в эту тему погрузился. А вот что на это ответишь:

пусть религия ложь – но ведь и общество для властей не подарок! Чего в нём только не намешано? Его как-то объединять надо...

Почему бы и не с помощью религии? Ведь она же, в общем-то, работала, выполняла свою «государствообразующую функцию», как вы об этом с Романом говорите.

– Ну, да – как-то работала, выполняла...

Но ничто не может оставаться неизменным – меняется общество, меняются наши представления о мироустройстве, о нас самих, о мире, в котором мы живём. Сказки, придуманные тысячи лет назад, объяснявшие нам всё это, стали окончательно нелепыми.