«Электронная версия книги подготовлена Страницами памяти Владимира Ивасюка Дата генерации файла: 17 августа 2010 г. Осталась отцовская печаль 2 ...»

— Часто говорим дома о том, что Борис Гринченко оставил глубокий след в нашей культуре. Светлая личность, удивительный человек и писатель. Почемуто доныне нет более-менее полной биографии этого великого трудолюба. А о его единственной дочери Насте тоже очень мало написано, хотя она, молодая писательница и революционерка, относилась к сильным, мужественным личностям, воспетых Лесей Украинкой. Кто об этом знает? Наследники цепляются к какимто мелким грешкам Бориса Гринченко. А кто на земле живет без грехов? Когда выросту и наберусь немного сил, то, ей-богу, напишу оперу о Насте Гринченко.

Володю просто-таки волновал образ мужественной девушки. В разговорах он часто вспоминал ее с трепетным уважением, надеясь, что кто-то из творцов заинтересуется этой личностью.

Володю привлекает талантливая молодежь, которая считает творчество жизненной необходимостью, призванием, тяжелой, изнурительной работой. Он относится к ним с уважением, называет их своими друзьями, побратимами.

В последние годы своей жизни он налаживает хорошие отношения и творческое сотрудничество с талантливым писателем и фольклористом Степаном Пушиком, увлекается его поэзией, читает ее с большим интересом и искренним удовольствием. Начинает писать песни на тексты его стихотворений. Часто наведывается в Ивано-Франковск, бывает в семье друга, где ведутся пылкие, бесконечные разговоры о Гуцульщине, фольклоре, современной поэзии и песне. Володя видит в новом друге своего единомышленника, дарит ему свои пластинки, ценит его мысли и советы.

Таким же хорошим другом был ему и молодой певец, выпускник Консерватории им. Н. В. Лысенко, ныне солист Львовского оперного театра Игорь Кушплер.

Володя любил его прекрасный голос и стремился познакомить с ним широкие круги поклонников пения.

Игорь Федорович внимательно присматривался ко всему, что касается Володи, и изложил свои мысли и наблюдения в проникновенных воспоминаниях, из которых мы цитируем небольшой фрагмент:

«Владимир Ивасюк… Это имя стало для меня символом доброты бесконечно щедрой и благородной души. Это — воплощение таланта и трудолюбия… … Это было осенью 1978 года. Володю пригласили на слет творческой молодежи в Киев. Там должны были исполнять несколько его произведений, а именно «Нам покой, друг, только снится» (сл. Р. Кудлика) «Літо пізніх жоржин» («Лето поздних георгин», сл. Р. Братуня), «Рождение дня» (сл. А. Дементьева) и «Сюиту для камерного оркестра», над которой он очень старательно работал. Это произведение должен был исполнять киевский оркестр под руководства С. Шароева, а на исполнение песен Володя пригласил меня. Я был очень взволнован.

Мы приехали в Киев за два дня до открытия слета и сразу пошли на репетицию Киевского камерного оркестра, где как раз шла работа над Володиной «Сюитой». Это произведение он слышал впервые в живом исполнении и был очень взволнован. Сюита мне понравилась своей интонационной свежестью. Музыка рисовала карпатский утренний пейзаж со звонкими ручьями и пахучими равнинами.

День прошел в организационных делах, а на утро следующего дня была назначена репетиция с симфоническим оркестром, на которую мы были обязаны представить партитуры названных песен. К вечеру мы вернулись с Володей в гостиницу.

— Отдохнем, Володя, ведь завтра нас ждет беспокойство.

Володя скептически улыбнулся и сказал:

— Я так заработался над «Сюитой», что не успел сделать оркестровку для песни «Нам покой, друг, только снится».

— Тогда ограничимся только двумя песнями — фортепиано ж теперь нигде уже не найдешь, и за такое короткое время невозможно написать оркестровку и выписать голоса.

— Я же обещал… Ты сам слышал. Завтра будут ждать, и какой вид буду иметь? Это же серьезные люди… Ты, друг, ложись спать, ведь тебе завтра нужно быть в форме. Сон для певца много значит. Повтори музыкальный текст и ложись. А я сажусь за работу… — Инструмента же нет, — как ты будешь писать, Володя?

Он снова улыбается.

— Что же, будем без инструмента… Я удивленно посмотрел на него. Он пошел в другую комнату, где вынул из вместительного портфеля все необходимое для работы — нотную бумагу, карандаши, ручки с черными чернилами, резинками, лезвия.

Все разложил так, чтобы было под руками, чтобы во время творческого горения не отвлекаться и не рассеивать свои мысли. Честно говоря, я не верил в его затею. Как можно без фортепиано написать оркестровую партитуру для 80ти инструментов, и так, чтобы было все слаженно?

Утром просыпаюсь и захожу в его комнату. Вижу: на диване, на стульях, на паркете раскиданные белые листочки бумаги, покрытые нотными значками.

Это уже была музыка — плод его бессонной ночи. А он дальше пишет, не обращая на меня внимания. Потом все-таки на мгновение оторвал взгляд от партитуры, взглянул на меня… Лицо его утомленное, глаза пылали. Он был еще в плену своей музыки, в мире неизвестной нам красоты, куда суждено проникать только людям творческого призвания.

Володя словно проснулся ото сна и сказал просто, как о чем-то обычном:

— Партитура уже готова.

Я стал на колени и начал рассматривать бумажки:

— Это страшный труд. Разве можно так изнурять себя? У тебя еще все впереди. Зачем так спешишь?

Володя задумался и прочитал слова из стихотворения Р. Кудлика:

Пришли на репетицию. Разложили ноты. Оркестр сыграл всю партитуру… Я поражен — не было ни одной ошибки. И какая музыка, какая игра музыкальных красок!

Вечером состоялся концерт. Песня исполнялась впервые и завоевала похвальную оценку музыкальной критики…»

Игорь Кушплер так характеризует произведения Володи:

«Он писал не просто песню с запевом и припевом, а целые музыкально-драматические сцены. Иногда трудно понять, что же главное: слово, мелодическая линия или оркестровая гама. Все это у него переплетается, взаимно дополняется, создавая единую драматургическую линию. Мы с друзьями часто называли его украинским Шубертом. Вслушайтесь в его «Балладу о мальвах». Сколько нежности и драматизма звучит в виолончели и сколько динамики в мелодичной линии соло!

Я счастлив, что судьба моя коснулась этого выдающегося таланта».

Раздел двадцать второй Я знал, что на протяжении года Володя был очень занят всякими делами, крутился, как он говорил, как муха в кипятке. Мне приходилось думать о его отдыхе, который он любил проводить на лоне природы или на берегу моря, среди интересных людей. Он привык к литераторам и полюбил еще с Черновцов их общество. Считал их людьми утонченного интеллекта. Они всегда, правда, относились к нему с симпатией и глубоким пониманием того культурного дела, которое он делал, поддерживали его морально, всегда были готовы защитить от завистливых обывателей. В их среде он прекрасно себя чувствовал. А это подталкивало его внимательно следить за всем, что творилось в этой среде, и за всем стоящим, выходящим из-под пера украинских писателей. Он понимал, что литераторы, а именно поэты, это те люди, которые помогут ему реализовать творческие замыслы, которые он вынашивал. Ему было интересно, легко, весело с ними.

Летом 1976 года я собирался провести несколько недель в Доме творчества в Гаграх и решил приобрести путевку и для Володи. Он дал согласие поехать в Гагры, но без путевки, потому что не хотел быть связанным с хорошо сложенным режимом, чтобы не набирать ненужных ему килограммов. Наоборот, он хотел похудеть на два-три килограмма. Мы с матерью потакали и этому его желанию.

Вместе с Володей прибыли туда и дочка Галя со своим мужем Любомиром.

Они все трое сняли жилье в городе. Я с женой и дочкой Оксаной имел комнату в Доме творчества. Мы проводили все вместе свое время на пляже, который расположился перед нашими окнами. На концерты, литературные вечера и в кино тоже ходили вместе.

В Гаграх воздух прекрасный, парк импонировал нам своей южной растительностью, недалеко хмурился темный лес, который словно дышал на нас приятной прохладой. Но тамошний пляж разочаровал нас полностью. Он покрыт такими камнями, что босым не пройдешь по ним. Этим, наверное, объясняется то, что тут почти не было украинских литераторов, привыкших в несравненным пляжам на побережье Черного и Азовского морей. Наверное, не хотели, чтобы в их бока впивалась острая жесткость.

В Гаграх Володе повезло. Тут он познакомился с Виталием Григорьевичем Дончиком и его очаровательной женой Евгенией Андреевной. Они тоже отдыхали в Гаграх со своими сыновьями Максимом и Андрейкой. Семейная чета Дончиков делилась с нами последними киевскими литературными новостями, рассказывала о новых книгах, которые стоит приобрести, о разных собраниях писателей и всяких литературных страстях. О Виталии Григорьевиче, светлой личности, интеллектуале высокой пробы и талантливом критике и историка литературы, мы часто вели разговоры в семье. Меня познакомил с ним Роман Андрияшик на одном из съездов писателей. О нем всегда ходила добрая слава, как о честном светлом и весьма эрудированном человеке.

Дни, проведенные Володей в обществе Виталия Дончика, остались незабываемыми в его памяти и сердце. После того он часто встречался с ним в Киеве и принимал его в своем львовском доме.

Мы с женой выехали в Мариуполь, а Володя с Оксаной, Галей и Любомиром остались в Гаграх.

Окончив это трехнедельное пребывание в Гаграх, Володя с Оксаной поехали в Крым. Остановились на один день в Феодосии, а оттуда отправились в Коктебель, где задержались недолго — их влекла Долина Роз, которая раскинулась у подножия Карадага, самой высокой крымской горы. Расположились на берегу моря, чтобы отдохнуть еще две недели под голубым небом, пекущим солнцем и в волнах чистой морской воды. Володя, как всегда, искал хотя бы на несколько дней одиночество. Оно бывало нужным, словно приносило ему какую-то отраду или радостные минуты самоуглубления. С ним так часто бывало. Иногда мог веселиться как беззаботный юноша, а потом неожиданно замкнуться в себе и поддаться власти собственных замыслов. Но у подножия Карадага он не нашел желанного уединения. Вблизи их палатки расположились четыре девушки, которые, как потом выяснилось, штудировали архитектуру в одном из московских вузов, а сами они были харьковчанками. Эти девушки быстро узнали Володю — песни его были им известны, а его запомнили по телевизионным передачам. Не прошло и дня, как они сблизились, почувствовали потребность общаться, нашли интересную тему.

Конечно, между ними возникла взаимная симпатия. Эти красивые девушки были очень неплохими художницами. У них были альбомы, акварели, цветные карандаши. Они долго терпеливо просиживали на пекущем солнце, чтобы загореть, как следует, и с удовольствием рисовали людей и морские пейзажи. Недалеко разбила лагерь небольшая группа со своими палатками. Одна с девчат нарисовала портрет Володи и забрала его с собой, а второй, подаренный Володе, к сожалению, не сохранился. Кажется, что Володя кому-то подарил его в своих дальнейших путешествиях. Но он, правда, не остался у них в долгу. Он тоже показал, что орудует кисточкой не хуже, чем смычком. Он выполнил портреты этих девчат и четыре морских пейзажа, которые оказались, наверное, в Харькове. Тогда же он создал и портрет Оксаны, который и доныне хранится в нашей семье, как дорогая реликвия.

Володя каждый день плавал по два-три часа. Любил ловить рыбу для их ежедневного меню. Ходил на базар за продуктами и все-таки уединялся. Что-то писал на нотной бумаге. Сестра Оксана, которая была вместе с ним, вспоминает:

«На протяжении всех дней, проведенных вместе с ним, я не помню, чтобы он был без работы, чтобы убивал время. Если не ловил рыбу, то просиживал с девчатами за интересными разговорами, или книжку читал, или что-то писал на нотной бумаге. Я видела, что он в плену какого-то замысла, но не спрашивала ни о чем, надеясь, что он поделится со мной своими мыслями так, как это всегда делал в нашей семье. А он умел это делать очень хорошо».