«Электронная версия книги подготовлена Страницами памяти Владимира Ивасюка Дата генерации файла: 17 августа 2010 г. Осталась отцовская печаль 2 ...»

Тут начинается настоящий отдых.

Володя хорошо плавает, любит маску и ласты. Переплыл бы, кажется, все Черное море. Умело ныряет, выносливый под водой, где любуется морской флорой и фауной. Там много медуз, больших, как ведра, а водоросли разнообразных цветов и оттенков. Он охотно добывает с морского дна ракушки разных форм и размеров. Правда, часто ныряет не только ради спорта, а и для того, чтобы подстрелить какую-нибудь рыбину, — Галя научилась готовить очень вкусную рыбную юшку.

Недалеко от их палатки лежит камень, на котором могут рассесться одновременно пять-шесть человек. На нем каждый вечер сидит загорелый, золотистобронзовый Володя с гитарой в руках и напевает украинские народные песни и свои собственные произведения. Его голубые глаза и выгоревшие волосы подчеркивают еще выразительнее его романтический вид, напоминающий легендарного певца, который пришел к морю набраться сил и отдохнуть хотя бы немного од суеты суетного мира… Мысли Володи кружатся над краем его детства и юности. Он живет его духом, образами, мелодиями.

На этом камне зарождается песня «Два перстені» («Два перстня»). Володя всегда носит с собою нотную бумагу, а тут, в этой Долине Роз, не имеет с собой ни листочка.

Мелодия же звенит, слова словно из какой-то далекой дали наплывают, стают одно возле другого и за мгновение сливаются с нотами, превращаясь в части мелодии, которая шныряет вокруг Володи и того прадавнего камня, на котором он сидит. Ее нужно немедленно записать, чтобы она могла жить не только в его сердце. И вот Володя отламывает ветку шиповника, чертит ею на песке с илом, еще не успевшем высохнуть, но уже застывшем, нотный стан и нанизывает на его линейки первые такты новой песни. Будучи уверенный, что его никто не видит, ходит возбужденно вокруг произведения, не сводит с него глаз. Размахивает руками и напевает новую песню. Время от времени наклоняется к нотному стану и что-то исправляет веткой шиповника.

Галя видит издалека необычное поведение Володи. Приходит к выводу, что он занят чем-то важным, поэтому не приближается к нему, чтобы не испугать птицу его вдохновения. Он настолько углублен в свою работу, что еще даже не нырял в море, чтобы поймать рыбину. Сегодня ему нет никакого дела до того, что у них кончились продукты.

Неожиданно он кричит:

— Галя, принеси, пожалуйста, сюда карандаш и один чистый конверт. Все это в меньшей сумке.

Галя бежит к палатке и через какое-то мгновение появляется перед ним.

Спрашивает:

— Сочинил новую песню и хочешь послать ее почтой в вечность?

— Вот она… — говорит, не обращая внимания на ее иронию и показывая пальцем на нотный стан, который распростерся на земле. Начинает петь:

Галя смеется и говорит:

— В творческих делах ты очень суеверный, и я не пойму, зачем ты написал такую хорошую песню на песке. Чтобы ветер ее смел в забытье? Не боишься?

— Говоришь так, Галя, потому что ты голодна.

— Ну конечно, ты не поймал сегодня ни одной рыбины.

— Сегодня рыба для нас второстепенная штука. Главное, что уже есть новая песня. — Переписывает ее на конверт и идет, напевая, к палатке.

Они решили обходиться, как Робинзон Крузо, дарами крымской природы и не объявляли никакой голодовки. Если не нырял в море, то теперь нужно было найти выход из затруднительного положения, ведь Галя такая голодная, что аж глаза светятся у нее.

Володя переворачивает вещи в своей сумке и достает со дна банку мясных консервов и пол килограмма манной крупы.

Галя не верит своим глазам.

Володя берет казанок и идет, напевая песню, принести родниковой воды.

Заодно приносит и целую охапку хвороста. Разжигает костер.

— Я знал, что ты попробуешь умереть с голода, поэтому и сделал некоторые запасы, — говорит он тогда, когда пламя охватывает казанок со всех сторон и весело полыхает.

Скоро казанок тоже заводит песню вместе с Володей, а Галя тешится, что будет иметь на ужин манный кулеш, приготовленный на родниковой воде, и несколько кусков мяса. Нет, с Володей не умрешь с голода, он предусмотрительный, находчивый и любит заботиться о других, Галя ест, аж за ушами трещит. А Володя, съев несколько кусков мяса, ложится на спину, смотрит на безоблачное небо и ищет новые слова для своих песен.

Полуголодный отдых на крымской земле их, медиков и музыкантов, полностью устраивает. Долина Роз останется навсегда в их памяти. Там Володя создал и песню «Наче зграї птиць» («Словно стаи птиц»).

… Володя работает на кафедре патфизиологии, ведет практические занятия со студентами. Это приносит ему, вчерашнему студенту немало хлопот. Но он легко одолевает все трудности. Ему помогает в этом его умение отвержено работать и, конечно, любовь к медицине и уважение к научному руководителю, профессору Т. В. Митиной. Хотя и долго просиживает над учебниками, все же ему остается достаточно свободного времени для творческой работы и посещения лекций в консерватории. Даже едет в Москву, на Центральное телевидение, где снова встречается с Геннадием Зубановым и режиссером Ларисой Маслюк, которые стали искренними друзьями на всю его жизнь.

Володя заботится об меблировании своего жилья на улице Маяковского. В этом я его поддерживаю: он начерчивает до подробностей план своего рабочего кабинета, а я заказываю его на Берегометском деревообрабатывающем заводе.

В этот период Володя с особенной любовью относится к дяде Дмитрию, моему старшему брату, с которым его на протяжении всей жизни связывает душевная дружба. Дядя Дмитрий — образец настоящего друга, который импонирует прежде всего своей порядочностью и высоким культурным уровнем, начитанностью, знанием литературы, особенно украинской.

Тогда же Володя знакомится с талантливым львовским поэтом Романом Кудликом, поэзия которого входит свежей струей в его творческую и интеллектуальную жизнь. Володя радуется, когда наталкивается на произведения этого поэта в газетах и журналах, с интересом читает его поэтические сборники, общается с ним, приглашает его с женой на семейные праздники, а со временем пишет несколько ярких песен на его слова, самые удачные среди них — это «Я — твоє крило» («Я — твое крыло»), «Освідчення» («Признание») и «Нам, друже, спокій тільки сниться» («Нам, друг, покой только снится»). В своих воспоминаниях «Дума о вечности» поэт показывает правдивый образ Володи. Процитирую короткий отрывок:

«Возле кинотеатра им. И. Франко стоял мой товарищ Дмитрий Герасимчук и незнакомый юноша в темном кожаном плаще, немного необычном для глаза, потому что такие только-только начали входить в моду.

— Знакомься, Роман, это Володя Ивасюк.

Немного другим представлял я себе автора песен «Червона рута» и «Водограй», которые тогда буквально заполнили все вокруг и звучали ежеминутно по радио и телевидению, с эстрадных площадок, раскрытых окон домов и просто на улице, их напевали и продавцы мороженого, и водители такси, и учителя, и носильщики на вокзале. Поэтому и не спешил знакомиться с автором этих двух песенных бестселлеров, хотя и знал, что с недавнего времени он живет в Львове. Думал себе:

слава вскружила ему голову, а самовлюбленных людей я не терплю органически… А Володя Ивасюк как-то смущенно глянул на меня:

— У меня есть ваш сборник, может, его подпишете?

И сразу почувствовал к нему симпатию, ведь и в голосе, и в неспокойном синеглазом взгляде не было ни капельки самодовольства, самовлюбленности — он абсолютно не воспринял той славы, которая свалилась на него, он, кажется, в глубине души даже сам удивлялся ей… Мы пошли тогда втроем выпить кофе, и через полчаса нашего общения он ни словом не обмолвился о своей композиторской работе: говорили о Черновцах, об Ирине Вильде и театре. И только, когда прощались, сказал:

— Я хотел бы с вами еще встретиться, потому что у меня есть одна просьба… С ним приятно было общаться: много знал, имел утонченный вкус, а об одаренности я уже и не говорю, Володя имел редкий, как я думаю, композиторский талант — он прекрасно улавливал ритмы, созвучные своему времени, и сумел, как точно сказал когда-то поэт, вознести их до уровня вечных партитур. Умел из мгновенного сотворить непроминальное.

Был немногословным в разговорах, говорил, хорошо взвешивая каждое слово. Прекрасно знал литературу (композиторов, которые могли бы с ним в этом сравниться, я пока что не встречал).

Вспоминаю творческий вечер в Львовском городском лектории, на который были приглашены мы оба: я читал поэзии, Володя исполнял свои песни (он мог быть неординарным певцом — еще одна грань творческого обдарования!). А потом отвечали на вопросы. И меня поразило, и я по-хорошему позавидовал Володе — как аргументировано, со знанием дела отвечал он на очень непростые вопросы, как плавно, спокойно текла его речь.

Володя был интеллигент в наивысшем значении этого слова. Эрудиция, тактичность, доброжелательность к собеседникам, сдержанность и аргументированость в дискуссиях, — таким знал его не только я…»

Новые песни лихорадочно слетают одна за другой с клавиатуры инструмента. Это глубоко патриотичные произведения «Пісня про тебе» («Песня о тебе»), «Батьківська балада» («Отцовская баллада»), «Вогні Львова» («Огни Львова», сл.

Р. Братуня); размышления о жизни и беспокойстве человека в современном обществе: «Далина» («Даль», сл. Д. Павлычко), «Кленовий вогонь» («Кленовый огонь», сл. В. Ивасюка и Ю. Рыбчинского), «Ноктюрн осіннього міста» («Ноктюрн осеннего города», сл. Р. Братуня). В других идет речь о красоте и величии чувства любви:

«День з тобою» («День с тобой»), «В тебе тільки раннє літо» («У тебя только раннее лето»), «Незване моє кохання» («Незваная моя любовь», сл. Р. Братуня), «Калина приморожена» («Калина примороженная», сл. Н. Петренко), «Запроси мене у сни»

(«Пригласи меня в сны») и «Тільки раз цвіте любов» («Только раз цветет любовь», сл. Б. Стельмаха), «Золотоволоска» (сл. А. Драгомирецкого) и др.

Кроме творчества, консерватории и работы на кафедре, у Володи есть немало разных обязанностей и бытовой мороки. Но он использует каждый свободный момент, чтобы вырваться из их плена на лоно природы.

Когда начинается сезон охоты, друзья приглашает его на охоту. Он, можно сказать, вырос в лесу, и обычай блуждать звериными тропами выработалась у него еще в детстве. Но я никогда не слышал, чтобы Володя хвалился, чтобы ему удалось подстрелить какого-нибудь зверя в лесе.

Вот он блуждает дубравами и полями с ружьем на плече, тихенько напевая песню стрельцов из оперы К.-М. Вебера «Свободный стрелок». За пол сотни шагов от него идет его друг, который иногда бабахает из своего ружья. Володе каждый раз кажется, что пальнули по нему… Час идет, а Володя не проявляет никакой ловецкой активности. О таких охотниках, как он, ходят по миру глумливые анекдоты. Чтобы не попасть злорадным ловцам на язык, он останавливается на небольшой поляне и прицеливается в само небо, но так, чтобы не зацепить и ветку ели, и бабахает… Его удивлению нет границ: из-под куста выскакивает испуганный заяц и растерянно кружится, как ошпаренный. Потом кидается в беспамятстве в гущу. Володя рассказывает об этой охоте:

— Жалею, что бессмысленной стрельбой нарушил заячий сон. Больше я никогда не стрелял. Считаю, что мое призвание воспевать и возвеличивать все живое и прекрасное, а не убивать. Меня проняло отвращение к ружью, которое мне дал друг. После встречи с зайцем ступаю дальше. Неожиданно передо мной словно вырастает из земли серна. Стоит спокойно и словно говорит мне: «Опусти оружие!»

Смотрит на меня такими нежными глазами, что я слышу в себе голос: «Разве ты не венец природы?»