«Электронная версия книги подготовлена Страницами памяти Владимира Ивасюка Дата генерации файла: 17 августа 2010 г. Осталась отцовская печаль 2 ...»

Юрий Николаевич тоже похвалил прекрасное звучание этой скрипки, а Володька не переставал гордиться нею… Володька и третий класс оканчивает с похвальной грамотой. Его успехи снова отмечает областная газета «Советская Буковина», которая печатает 16 июня статью Михаила Лоева «Отчитываются юные музыканты», где автор пишет, что «в Кицмане проявили себе скрипачи Владимир Ивасюк и Николая Сторожук».

Учеба дается Володе легко, но он слишком перегружен, много учителей претендует на его каждую свободный час. Он лишен возможности находиться в обществе детей, на лоне природы. Поэтому мы теперь носимся по нашему любимому лесу, смехом наполняем Бажанов, Лизиев и Савчин яры, озвучиваем их народными песнями, романсами. Володька знает много буковинских народных песен от мамы, бабушки Александры и дядьки Дмитрия.

Летний ветерок балуется среди деревьев, задевает каждую веточку, танцует, беря их за стан, подергивает за листву, шелестит.

— Роща струшивает на нас свои звуки, — смеется Володька.

— Это в честь твоего прихода в ее царство, — объясняю.

— Люблю голоса этого царства… — А после короткой паузы добавляет: — Как хорошо, что мы живем в маленьком Кицмане, а это в большом городе. Тут можно каждый день бегать по лесу и полям, качаться в траве.

— Можно знать по имени каждое животное, растение и насекомое, не говоря уже о птицах.

— Ну вот смотри, папа, на этот клен. Как он тут оказался? Это, наверное, какой-то бродяга — убежал от своих и вот вытаращился перед грабами. Просится, а они его не берут в свое общество. Я ему сочувствую… — Володька встает на ноги и подходит к клену, щупает кору. — Его ствол еще теплый. Клены всегда теплые.

Екатерина Филипповна говорила, что нельзя ломать ветви деревьев, потому что они так живут, как и людские руки. У них есть кровь, но без цвета… Она течет по ветвям. Чтобы не вытекла, дерево покрывается корой, как рыцари доспехами. Кора защищает его от морозов, ветра и жарящего солнца. И я скажу тебе такое: хорошо быть кленом и с весны до осени петь на ветру. Играться с птицами. Смотреть, как бегают звери, и люди грибы собирают.

— А я слышу все время, что у меня в груди живет скрипка. Она из клена.

Вот тут… — Берет мою руку, прижимает ее к своим грудям. — Тут ее корпус. Когда иду по улице, до меня долетает голос ее струн. Иногда забываюсь и играю на них щипком, а часто перебираю их так, что пальцы бегают как сумасшедшие. А от этого стает радостно на душе. Я знаю, где каждая струна. Но ты не говори об этом никому. Я только тебе признаюсь.

Смотрю на него и не могу понять, шутит ли он, или сам верит в то, что мне исповедует.

— Ты, мальчик, начитался сказок и фантазируешь, как Мюнхгаузен.

Володька заливается смехом. Потом говорит совершенно серьезно:

— Мюнхгаузен врет очень интересно, а я тебе всю правду говорю.

— Получается, что ты можешь играть свои этюды, гамы, сонатины, концерты без инструмента.

— Могу, папочка… Но ты не услышишь эту игру. — В голосе Володьки была твердость, даже категоричность.

— Придумываешь, чтобы меня заинтриговать.

— Разве люди не выдумывают те сказки, которые ты записываешь у них?

А бабушка Александра не выдумывает? Она же рассказала мне сказку о волшебной скрипке. Потом рассказала ее и Галинке, но уже совершенно по-другому. Ты знаешь эту сказку.

— Я же ее записал, — отвечаю.

— Миля тоже такое понапридумает, что верить это хочется. А я не придумываю, говорю искреннюю правду. Хотя это, наверное, хорошо, что люди умеют придумывать красивые вещи, правда?

— Еще бы! Ты тоже не лишен фантазии. Попробуй когда-нибудь рассказать мне о мальчике, родившемся со скрипкой у груди. Расскажи, как он шел по улице, брыньча пальцами по струнам. Вокруг него переливалась божественная музыка.

Но прохожие слышали ее, сбегались к нему, обступали со всех сторон.

Делаю паузу. Володька быстро заполняет ее:

— Прохожие просят, чтобы он был с ними, потому что от его музыки солнце светить яснее, ласточки снуют живее, а подсолнухи так смеются, что аж над забором свисают.

Перед нами внезапно опускается не проницаемый завес неизвестного.

Сквозь него нужно пробить сказке дорогу в жизнь.

— Сказка должна жить, — говорю.

Неожиданно срывается резкий ветер, деревья одни за другими начинают шататься и шелестеть. Володька задумчиво смотрит на них и говорит:

— Вот ветер считает деревья. Зачем оно ему понадобилось?

Его вопрос остается без ответа.

Раздел восьмой Неумолимое время нанизывает на незримую нить дни, недели, месяцы, которые стали бы незаметными в своем сером разнообразии, если бы не несли в себе, как жемчужницы, события, дела, поступки, которые веселят и печалят нас или уходят бесследно в забытье.

Детство Володьки тоже насыщено событиями, неожиданно наплывающими на него отовсюду и остающимися навсегда в его судьбе.

Володьку и Галинку отдаем в пионерский лагерь села Староселье, расположенный на берегу Прута, за десять километров от Черновцов. Это очень большое и красивое село. Его белые опрятные домики словно утонули в небольших садах. А его культурно-литературные традиции уходят корнями даже в далекое прошлое.

Тут родился знаменитый певец Дмитрий Гнатюк, ставший за несколько лет любимцем всей нашей республики. Вот он приехал к своим родителям в гости, и руководство лагеря приглашает его на встречу с пионерами и их родителями, приехавшими из разных сел Буковины к своим детям.

Дмитрий Гнатюк стоит перед своими земляками. Старые и молодые буковинцы уже его знают и любят за те, что он уважает их песни, популяризует среди других народов, гордится ними перед всем миром.

На него, красивого и талантливого, все смотрят с увлечением. А он говорит едва сдержанно и даже стыдливо о своем детстве, прошедшем в этом селе, о своих родителях и дедах, гордых работниках, которые сеяли хлеб, творили песню и мечтали о лучших временах на родной земле. В те минуты он делится с буковинцами и затихшей детворой своим счастьем, а оно в том, что он только теперь может сказать своему сердцу: «Пой, ведь ты можешь и должно! Неси людям в их завтрашний день свет прадедовских надежд, засевай долгую ниву человеческой жизни чувствами любви и достоинства».

В то воскресенье Дмитрий Гнатюк не поет — ему хочется исповедаться и словом перед морем детских глаз. Это же его детство.

Володька сидит тихонько возле меня и только время от времени шепчет:

— Поэтому песни его такие красивые — он сам красивый. — Дергает меня за рукав и спрашивает:

— Тут не на чем аккомпанировать, и аккомпаниатора нет.

— А он умеет играть на скрипке?

— Этого я, мальчик, не знаю. Подойди и сам спроси… Наверное, играет только на фортепиано. Этого, может, достаточно певцам.

Но после выступления артиста и нескольких вопросов, которые ему поставили родители, фотограф начинает распоряжаться и вносить беспорядок среди людей. Володька не подходит к Дмитрию Михайловичу узнать, не играет ли он на скрипке… Володька всюду добивается прекрасных успехов, но это не приносить нам радости и покоя. Температура снова часто приковывает его к кровати, хотя гланд уже нет. Теперь он жалуется на острую боль в сердце. А это нас очень тревожит, навевает грустные мысли. И терзания совести. В последнее время даже не настаиваем, чтобы он слишком старательно работал. Нас пугает мысль, что с ним может случиться что-то плохое.

Летом мать отвозит его в детский санаторий села Щербинцы Новоселецкого района. Никто к нему не цепляется, не слышит никаких разговоров о каких-то обязанностях, заданий. Правда, он знает только одно: поправиться, загореть, наиграться до отвала. Ему только одиннадцать лет. И еще: очень нужно хоть раз в неделю написать письмо своему папе, который находится в Ирпени.

Но и в Щербинцах он не знает покоя. В санаторий приезжает учитель Кицманской музыкальной школы и обращается к главному врачу с просьбой отпустить Володьку в Кицмань на три дня, — туда должна приехать из социалистических стран какая-то большая делегация работников культуры. Это же наши друзья и единомышленники, их нужно гостеприимно принять и устроить им показательный концерт художественной самодеятельности. Выступление юного скрипача будет очень кстати перед этими гостями.

Главный врач не ставит никаких преград. Володька садится в автомобиль и вовремя прибывает домой. Еще успевает провести несколько репетиций с пианисткой — играет своих любимых Глинку, Лысенко и Шуберта. На концерте добивается успеха у иностранных гостей. Его учитель гордится своим учеником.

Когда возвращаюсь из Ирпени, Володька рассказывает мне о том концерте, как о каком-то приятном приключении:

«Те иностранцы смотрели на меня почему-то так удивленно, что мне стало не по себе, я даже испугался. Когда начал играть, они повеселели, их хорошее настроение и расположенность ко мне придали мне смелости и огонька… Потом они громко хлопали в ладони и кричали «браво!». Я боялся, чтобы не попросили еще раз сыграть — у меня уже сил не было».

После этого выступления Володька задерживается дома на несколько дней, потому что на улице идут бесконечные дожди, и нельзя выйти на порог дома. Он с увлечением читает Александра Дюма и Джека Лондона.

В санатории лечится до середины июля и приносит оттуда документ, в котором руководство санатория выносит ему благодарность «за хорошее поведение, образцовое поведение и активное участие в художественной самодеятельности во время лечения».

Володьку привез домой дядька Дмитрий.

В том же 1960 году в нашей семье происходят великие события: переезжаем в другое жилье — в дом моего учителя из начальной школы Антона Боровича;

рождается сестричка Володи Оксаночка; в издательстве «Молодь» выходит в свет мой роман «Красные розы», и я в Черновцах покупаю детям рояль.

Инструмент, о котором так долго мечтали, ставим в детской комнате, и у нас начинается праздник, словно в наш дом пришел дорогой человек, которого мы долго с нетерпением ждали.

Рояль почти новый, даже поблескивает лаком темного цвета. Когда мы его покупали, то попросили Володькиного учителя, чтобы был нашим консультантом. Володька сам испытывал качество инструмента. Он ему понравился.

Дети ходят вокруг него, присматриваясь, как к какому-то невиданному чуду. Смотрю и я с ними и думаю, что мы с сыном не ошиблись — вот его пальцы весело бегают по клавиатуре, которая словно отзывается мягким, ласковым языком.

являет:

— Это не просто звуки, а капли поэзии. Рояль нам дорог еще и тем, что он украшен твоими, папа, красными розами.

Рояль целыми днями звучит не смолкая. Аж сотрясается дом, который становится похожим на корабль, нагруженный волнующими звуками, сотворенными любимыми сердцу композиторами. И Володьке не хочется верить, что он уже не будет бегать по вечерам в среднюю школу и надоедать учителям своими бесконечными этюдами.

Теперь, когда имеем свой инструмент, Володька старательно работает над школьными заданиями. И успехи его снова отмечает областная газета «Советская Буковина», помещающая 17 июня 1961 года статью В. Яковчука, который, побывав на концерте учеников музыкальных школ области, пишет:

«С большим наслаждением слушали присутствующие выступление солистов. Заслуженный успех выпал на долю скрипача — ученика пятого класса Кицманской музыкальной школы Владимира Ивасюка, который исполнил «Концертино» О. Губера и вальс из оперы-сказки Рыбникова «Елка» вместе со своим одноклассником Николаем Сторожуком и юной пианисткой, ученицей ІV класса Таней Искрук».

Володька не расстается с роялем. Без конца-края импровизирует. В принципе, это вполне естественная вещь — у него появляется потребность самовыражения.