«Ф. Г. Шилов. Записки старого книжника. ОТ СОСТАВИТЕЛЯ Записки книжников, людей, причастных к книге, к книжному делу—издателей, типографов, книгопродавцев, библиофилов,— ...»

А. И. Циммерман, очень хороший реставратор, специализировался на подделках миниатюр и делал их превосходно.

Реставратор Солнцев подделывал картины русской школы и ухитрился однажды продать поддельного Айвазовского такому специалисту, как антиквар Корягин.

Подделки бывали и в других областях искусства.

Богатый коллекционер А. В. Звенигородский, собиравший византийские эмали, поручил описать их Н. Кондакову и немецкому ученому А. Шульцу. Эти описания были изданы на трех языках — русском, немецком и французском—с изумительной роскошью, особенно описание Кондакова. Рисунки были в красках с золотом, переплет целой кожи был сделан с инкрустацией в византийском стиле, с парчовой суперобложкой, закладка книги была выткана золотом и серебром. В Публичной библиотеке построили для этого издания киоск, о котором В. В. Стасов написал специальную книгу, тоже изданную роскошно. Книга «Византийские эмали» в продажу не поступала, все экземпляры были раздарены учреждениям, высокопоставленным лицам и выдающимся ученым. Случайно попавшие на рынок экземпляры продавались по 1000 рублей золотом.

Когда же Звенигородский разорился и принужден был продать свою коллекцию эмалей, оказалось, что две трети его собрания были подделкой; отсюда и сама книга потеряла ценность и значение.

Однажды я купил в складах художественных предметов при петергофских дворцах партию гравюр и этюдов маслом, написанных каким-то великим князем, кажется, Петром Николаевичем.

Этюды были сделаны недурно, писаны в районе Мурманской железной дороги.

Реставратор Солнцев все их у меня купил, довольно нагло заявив, что они будут у него «Левитаны».

Случалось и так, что картина оказывалась подлинная, но антиквары не признавали за подлинник и картина шла за гроши.

Однажды два ходячих антиквара купили в Лесном у дворника какой-то дачи, принадлежавшей иностранцу, кажется, англичанину, две старинные картины.

С этими картинами, купленными за 15 рублей, антиквары пришли к реставратору Филатову и предложили ему купить их. Но Филатов купить отказался, считая, что картины не стоят его работы. Тогда картины были предложены довольно крупным антикварам Александровского рынка — братьям Смирновым и Брайне Мильнер, но и те не захотели купить.

Огорченные неудачей, владельцы картин рискнули предложить их Напсу, первоклассному реставратору и знатоку картин старой школы. К их удивлению, Напс предложил им привезти эти картины к нему домой. После тщательного осмотра Напс спросил цену, антиквары заломили 200 рублей, наивысшую цену, о которой они мечтали.

Напс для виду поторговался, но заплатил. Одна из картин оказалась школы Рембрандта.

В тот же день Напса посетил известный коллекционер того времени камер-юнкер Данзас, который, увидев картины, предложил одну из них продать ему. Напс запросил тысяч рублей. Поразмыслив, Данзас картину купил и оставил ее у Напса для реставрации.

Напс еще не начал реставрировать, как зашел к нему Деларов, который тоже заинтересовался картиной и стал просить ее продать. Напс ответил, что картина уже продана Данзасу за 5 тысяч рублей. Тогда Деларов предложил 10 тысяч.

Напс все же отказался продать, но тут вмешалась его жена, славившаяся своей жадностью.

— Я берусь уладить дело,—сказала она.— Я снесу деньги Данзасу, скажу, что картина оказалась краденой и полиция отобрала ее.

Данзас взял деньги обратно, для виду пожалел о картине, на самом же деле был даже рад, потому что не был уверен в ее действительной ценности.

Некоторое время спустя он рассказал кому-то, что купил картину, которая оказалась краденой, и полиция отобрала эту картину. Тот, кому он рассказал про этот случай, имел отношение к прессе, и утром в газете появилось сообщение о краденой картине и об участии в этом деле полиции.

В полиции сообщением заинтересовались. Начальником сыскного отделения в то время был Путилин, человек очень энергичный. Он приказал произвести расследование.

Стали тянуть на допрос обоих ходячих антикваров, Напса, Данзаса, Деларова и владельца дачи. Вызвали экспертов, которые признали, что это Рембрандт или один из его учеников.

Дело было передано в окружной суд для решения, кому же принадлежит картина. Все предъявляли свои права, в том числе и ходячие антиквары. Суд присудил картину хозяину дачи.

Стоит рассказать и о другом случае в этом же роде.

У некоего Сахарова, служившего в библиотеке Академии художеств, появилась папка цветных английских гравюр. Он предложил эти гравюры А. С. Молчаноиу. Тот решил, что это репродукции, и приобрести отказался. Тогда Сахаров предложил гравюры одному из братьев Берчанских — Аркадию. Берчапские не считались серьезными антикварами и были известны под прозвищем «племянников Левитана». По женской линии они действительно были племянниками Левитана, но, кроме того, они подделывали и сбывали очень много фальшивых «Левитанов».

Аркадий Берчанский купил у Сахарова эти гравюры, оказавшиеся подлинными.

Выяснилось, что Сахаров выкрал их из библиотеки Академии художеств, куда в свое время поступило нее собрание гравюр и увражей польского короля Станислава-Августа Понятовского, и эта папка, хранившаяся с XVIII столетия, попала к Сахарову нечестным путем.

Берчанский вскоре уехал в Париж. Там он стал понемногу сдавать эти гравюры на аукционы, и они пошли по необычайно высокой цене. За все гравюры он получил колоссальную сумму, купил виллу под Парижем и стал жить как рантье.

В 1908 году ко мне зашел довольно скромный на вид покупатель и спросил, нет ли у меня недорогих книг.

— Какого содержания? — осведомился я.

— Все равно. Можно в переплетах и без переплетов.

— Да видите ли, у нас в театре ставят пьесу Леонида Андреева «Профессор Сторицын», и для бутафории мне нужны книги.

Я предложил выбрать из макулатуры. Он выбрал в сарае книг пудов на десять и заплатил мне за все около 15 рублей. Это был бутафор Александрийского театра И. Н.

Шугай. Он был очень доволен покупкой, прислал мне на премьеру билет в ложу, и с тех пор мы с ним близко сошлись. Шугай покупал антикварные вещи, и поэтому его квартира была маленьким музеем. Вещи у него имелись действительно изумительные.

У директора императорских театров В. А. Теляковского было два сына: художник и инженер. После смерти отца инженер решил продать отцовский архив. Теляковский вел подробный дневник всех театральных дел, записи его имели первостепенное значение;

дневник состоял из 70 печатных листов.

Шугай познакомил меня с сыном Теляковского, и мы около десяти лет бесплодно торговались с ним из-за оценки этого дневника. Публичная библиотека предлагала ему за весь архив 100 тысяч рублей, он же хотел 125 тысяч. Когда библиотека соглашалась на эту сумму, Теляковский просил 150 тысяч. Так и не могли сговориться, о чем я тогда очень жалел, так как помимо дневника архив состоял из громадного количества писем артистов, писателей, художников и лиц высшей администрации николаевского времени. Теперь, несомненно, все это находится в наших хранилищах.

В 1904 году появился новый покупатель старинной книги Николай Яковлевич Колобов. В книгах он разбирался слабо, но всегда усердно торговался. Позднее выяснилось, что он очень богатый человек, крупный лесопромышленник.

Николай Яковлевич воспылал нежной любовью к книге, но так как семья Колобовых была типичной купеческой семьей, где книг не терпели, то Колобову приходилось приносить книги домой тайком, черным ходом.

Когда семья построила новый дом у Крестовского моста, где в первом этаже была кон-юра, а на третьем этаже квартира Николая Яковлевича, Колобов устроил книгохранилище на чердаке и по ночам тайком разбирал книги. Библиотека его росла не по дням, а по часам. Несмотря на свою отчаянную скупость, Колобов хотел иметь редкие и интересные книги.

У Колобова было немного времени для собирания книг, так как он вел обширное лесное дело, поэтому в книжные магазины Колобов забегал лишь попутно.

И вот ему предлагали, как тогда говорили, «колобовский товар». Что же это был за товар?

Колобов познакомился с историком Н. П. Лихачевым, автором исследований «Разрядные дьяки XVI века», «Бумажные водяные знаки» и других, и начал подражать ему в манере приобретать книги, то есть стал покупать все книги, изданные с начала книгопечатания до 1850 года, кроме медицины, техники, экономики и статистики. Вот это и называлось у нас «колобовским товаром».

Когда умерла его мать, Николай Яковлевич стал покупать книги на крупные суммы, но торговался при этом невыносимо. Торговался нудно, плаксиво гнусавя:

- Ну уступи, ведь я вон сколько покупаю, ведь мне все уступают... Василий Иванович вчера даже целую пачку прибавил.

Запросят у Колобова, скажем, 500 рублей; так до тех пор, пока не уступят рублей за 300, он не перестанет торговаться.

Клочков пошел с ним на хитрость:

Николай Яковлевич, зачем нам так торговаться, терять время и портить нервы?

Давай договоримся по-деловому. Сколько процентов скидываешь с каталога?

После долгих споров условились скидывать 40 процентов, но чтобы уже не торговаться. Для того, чтобы Колобову первому выбирать по каталогу, условились, что ему будут посылать корректуры, и Колобов по корректурным листам выбирал почти все книги. Но цены в корректуре Клочков ставил на 50 процентов выше обычных цен. Он действовал таким образом довольно долго, под конец даже посылал Колобову карточки, а не корректуры, чтобы сэкономить на наборе.

Клочков так сумел наладить торговлю с Колобовым, что специально посылал в Москву за старыми и старинными книгами. Названия книг переписывались на карточки, и карточки с завышенными ценами посылались Колобову для отметки желаемых книг.

Кто-то разъяснил Колобову, что Клочков его обманывает и назначает для него специальные цены. Тогда Колобов вооружился старыми каталогами, явился в магазин и попросил по каталогу одну книгу. Там быстро сообразили, в чем дело, и ответили — «продана», другую — «продана», и так все книги, какие он спрашивал, оказались «проданными». Тогда Колобов сам направился к полкам и обнаружил на них книги, которые спрашивал. Он разругался с Клочковым и долго у него ничего не покупал.

После смерти матери и брата Колобову было трудно отлучаться из конторы и приходилось покупать книги у ходячих книжников и «стрелков». Некоторые мелкие букинисты так приспособились, что ежедневно до открытия конторы, от 8 до 10 утра, человек десять-пятнадцать ожидали выхода Колобова, и он ежедневно покупал множество пачек. Разумеется, среди хлама попадались и ценные книги, но все же больше всего было именно хлама. Колобов так увлекался массовыми покупками, что после смерти букиниста Нарышкина купил всю его лавку, в которой, разумеется, было немало завали, набравшейся за десять лет. Наконец он завел библиотекаря, но тоже совершенно неопытного человека, по профессии почтальона. Но тот ему понравился; представитель Колобова стал ходить по магазинам и покупать книги, ничего в них не понимая. Увидев это, я заявил Колобову, что его представителю книг продавать не буду. Но многие продавали, даже входили в сделку с ним, опутывая Колобова, несмотря на всю его скупость.

Колобов построил специальное здание для библиотеки, очень хороший особнячок в два этажа, оборудовал отличными полками и мечтал привести книги в порядок. Но это так и не осуществилось.