«Ю. С. Грачев В Иродовой бездне Воспоминания о пережитом Книга четвертая Оглавление  Часть 7. СВЕТ ПЕРЕД ЛЮДЬМИ (1945) Глава 1. Дорогие минуты нам Бог даровал Глава 2. ...»

– У Доминикии Григорьевны? — спросил Лева.

— Нет, общину зарегистрировали, и на Клинической улице мы имеем небольшое помещение.

Вечером Лева пришел на собрание. Как был, в солдатской шинели и при погонах, прошел вперед.

Близкие, родные лица; полная любовь в глазах. Какой привет!

Пресвитер Василий Алексеевич представил Леве слово. Встав на маленькую кафедру, Лева приветствовал родных, близких, верующих любовью Христа и проповедовал о любви Христа, которая спасает и ведет по жизненному пути. Он говорил четко, ясно, с вдохновением; слова лились из самого сердца.

— Я не чувствую, что годы уходят, юность вернулась, хочется только славить Спасителя и трудиться для Него.

После собрания его приветствовали, обнимали, его окружила молодежь, каждый звал к себе.

— Кто может, пойдемте ко мне, — предложил Лева, — порадуемся вместе.

Молодежь, среди которой были студенты, пошла к нему. Это была задумчивая встреча. Не столько он, сколько каждый брат и сестра делились своими переживаниями, искушениями. Потом склонились на колени и все это сказали Господу.

О, как это было дивно! Там, за окном, была зима, стояла холодная, морозная погода.

Там было темно. А здесь светло... и весна. Юные души — цветы жизни — благоухают чудной любовью к Богу, к человеку...

Лева узнал, что Алексей Иванович в Чапаевске лежит в больнице, жизнь его догорает. И он решил назавтра же, не устраивая своих дел, прежде всего поехать, посетить больного. С ним согласились поехать и некоторые из молодежи, которые были свободны.

Поздно ночью легли спать. Мать уложила его на перине.

— Отдыхай, странник! — говорила она. Но, увы, Лева не привык спать на перине, на мягком. С семнадцати лет он спал только на жестком и тут, поворочавшись на мягком, постелил на полу подстилку и почувствовал себя очень удобно.

Но и тогда не сразу уснул он. Он видел воочию весну в людях, ту весну, о которой мечтал в заключении и которую ему удавалось создавать лишь внешне. В разгар зимы он ставил в амбулатории в воду большие кусты черемухи, и они распускались, зеленели листья, цвели грозди белых цветов, каждый больной подходил и улыбался.

— Уже весна! — говорили люди и вдыхали нежный аромат черемухи. Приезжали даже из соседних мест смотреть на эти кусты весны в стационаре амбулатории. Но это был только прообраз. А теперь он видел, как среди стужи греха, тьмы неверья и суеверья появились подснежники. Люди расцветали, соприкоснувшись с Христом.

Когда Лева тихо вошел в больничную палату и осмотрелся, на одной из коек он увидел того, в котором узнал Алексея Ивановича. Худой, изможденный, умирающий.

Сердце сжалось у Левы. Он подошел к постели?

— Алексей Иванович! — тихо позвал он.

Больной открыл глаза, он узнал Леву, оживился, попытался присесть в постели и — закашлялся. Туберкулез сделал свое страшное дело. Лева протянул к нему руки, обнял, приподнял и поцеловал в губы.

— Не надо, не надо! — говорил больной. — Я заразный, не надо! Лева плакал:

— Алексей Иванович, как я хотел встретить вас здоровым, как я хотел, чтобы мы вместе еще поработали для Господа!

— Нет, я ухожу, — промолвил больной. Я так жалею, что моя юность прошла впустую. Много слышал я от отца об Отце Небесном. Мой папа Иван Миронович был близок к твоему папе, они трудились, но я жил в суете и, только когда заболел, очнулся.

Но, слава Богу, в моем доме были собрания, многие грешники в моем доме нашли спасение, я радуюсь, что не только моя жена и я, но и дети мои спасены.

— Так, может, Бог даст, поправитесь, — сказал Лева, — ведь труда так много, так много...

— Нет, — сказал Алексей Иванович, — пришло время мне идти домой. Господь лучше знает, почему так. Я бы очень хотел трудиться для нашего народа, проповедовать Евангелие, но, видимо, Его воля. Верю: ты, Лева, и Степан Онисимович, наш дорогой старичок, еще потрудитесь. Я же буду ждать вас и всех любящих Христа там, на небе...

Вечером в доме Алексея Ивановича было чудное собрание. Много молитв благодарности вознеслось к Господу. Но брат Шагов, местный руководитель общины, сказал, что собрание сегодня будет коротким.

– Почему? — удивился Лева.

– А мы все и все слушатели пойдем сейчас в один дом, там будет праздник.

– Какой праздник? — спросил Лева. — Как будто сегодня не воскресенье.

– Все верующие решили устроить вечерню любви и в веселье, в простоте сердца отблагодарить Бога, что Он услышал наши молитвы и вернул вас. Мы уже сообщили в Томылово и в Безенчук, — приедут и оттуда.

Это была чудная вечерня любви, которую Лева не видел с 1928 года, когда в Самарской общине устраивались еще подобные торжества.

Когда они пришли в упомянутый дом, там собралось уже много верующих. Были расставлены столы, на которых красовались плоды земли. Горячие молитвы возносились к небу. Много пели и общим пением, и группой молодежи!

Студент Юрий Рязанцев с дерзновением читал и говорил из Слова Божия. Вера Слепова с вдохновением продекламировала стихотворение. Шура Данилова вместе с другими сестрами спела гимн, который в те дни был распространен среди верующих:

впереди лишь был бы Огонек..."

В этот вечер не только Лева, но и многие старички и старушки забыли, что не мало лет утекло. Произошло то, о чем написано:

"Обновляется подобно орлу юность твоя". Среди молодежи все были молоды, каждый хотел петь, говорить и благодарить Бога.

Было за полночь, но никто не хотел расходиться, никто не чувствовал усталости.

Но вот новая радость добавилась к их радости. Новые души пожелали молиться, покаяться, отдаться Христу. Пели самый любимый гимн Левы:

найдена пропавшая овца".

Каждый спешил сказать новообращенным добрые пожелания, каждый желал друг другу только добра. Казалось, частичка неба спустилась на землю...

На следующий день Лева был уже дома. Начал оформлять документы на получение паспорта, а потом и прописку в городе. Все устраивалось без задержки. Господом был явно открыт зеленый семафор — устрояший все есть Всевышний.

Ни один час, ни один вечер не пропадали у Левы даром. Встречи, посещения, общение... Везде он старался быть чутким, отзывчивым. Любовь к Богу и к ближним переполняла его сердце.

Хотелось всех приветствовать. Как только кончилось собрание, он спешил к выходной двери, чтобы успеть поздороваться с каждой старушкой, с каждым старичком, каждому, по возможности, сказать доброе слово. Он старался угадать по глазам, нет ли у кого горя, болезни, чтобы побеседовать и утешить.

Доминикия Григорьевна была несказанно рада слышать голос Левы. Она щупала его лицо, как это всегда делают слепые, не видящие, и сказала:

— Я благодарю Бога, что Он сохранил тебя таким же. Трудись, я буду твоей верной молитвенницей, и каждый день буду приносить тебя к Престолу милости.

Лева был очень благодарен ей, так как он знал, как велика вера в этой больной, слепой старушке.

— Теперь я буду молиться, — сказала старушка, — чтобы твоя Маруся скорей демобилизовалась. Бог даст вам дитя, и вы будете вместе трудиться для Господа и растить его.

Побывал Лева и в медицинском институте. Там, узнав, что он полностью окончил и сдал экзамены за первый семестр, предложили представить соответствующие документы для того, чтобы он мог быть зачислен студентом со второго семестра. Лева метеором съездил в Уфу, взял соответствующую выписку из канцелярии Уфимского мединститута.

Но когда он там попытался найти в личном деле свои характеристики и другие документы — их не оказалось. Куда они могли исчезнуть? Он пошел в НКВД, но и там их не было;

пошел в суд, где его судили, в надежде, что может быть, их приобщили к судебному делу.

Секретарь суда встретила его приветливо:

— Мы все очень жалели вас, когда вас судили, — сказала она, — все это было так нелепо... А судья ваш, знаете, потом застрелился.

Документов и характеристик в деле также не оказалось. Видимо, нашлись такие люди, которые старались не только убрать Леву, но и уничтожить всякий след о нем. Но Господь вывел его из бездны земли, и Господь ведет дальше.

Краткой, но весьма радостной была встреча с уфимскими друзьями. Особенно порадовали его те, которые уверовали при открытии молитвенного дома, готовились к крещению.

Все, все устраивалось. Все было радостно. Но глубокая печаль все время терзала душу Леву: одна из его родных сестер погибла — погибла в неверии.

Однажды вечером, когда в их доме снова собралась молодежь и среди них Толя Зенков, они беседовали, и Лева сказал, что ему тяжело, что его родная сестра погибла.

Решили молиться о ней. Из соседней комнаты позвали ее. Она была мрачной и раздраженной. Была все время не в ладах с матерью...

– Мы будем молиться за тебя, чтобы Бог тебя спас, — сказал Лева.

– Не нужно, — горько усмехнулась она. — Это ни к чему, я не верю ни во что...

Они все вместе с матерью опустились на колени и в слезах стали молиться о ее погибающей душе. Она стояла. Молился и Лева.

— Перестань, Лева, — сказала она. — Я знаю, что ты желаешь мне добра, но я не верю.

Что было делать? Лева не мог перестать молиться, он плакал, вместе с ним плакали и другие и молились, молились.

И она опустилась на колени и закричала:

— Бог, если Ты есть, спаси меня! Я так измучилась, прости меня!

Она была спасена.

"Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее".

Кончился 1945 год. Близился канун следующего года. Лева был зачислен студентом, жена писала бодрые письма. Подавали надежду, что и она в скором времени будет демобилизована. В доме были все живы и здоровы. Отец из ссылки писал радостные, подкрепляющие письма, дядя Петя сообщал о новых и новых пробуждениях среди жителей Ферганы, отовсюду приходили приятные сообщения, что дело Божие восстанавливается. Огни новых и новых общин ярко горят, освещая путь к правде и истине.

Не покладая сил трудился Лева в эти дни, свободные еще от занятий в институте.

Посещал, встречался с братьями, с молодежью, участвовал в каждом собрании. По субботам после собрания вместе с десятками братьев и сестер из молодежи выезжал в Чапаевск. Там они проводили ночные собрания, на каждом из которых каялись грешники.

А утром возвращались в Куйбышев, чтобы участвовать в утреннем собрании. Поистине это была жизнь огня и движения: вперед и только вперед.

Из Тяглого Озера приехала молодая девушка, которая учительствовала в селе Пестравке. Она рассказала, что, отдав свое сердце Христу, встретила притеснения:

— Меня не сняли с работы, но предупредили, чтобы я никому не говорила... И я молчу. Но вот что произошло недавно. Поселилась я на квартире у одних завзятых безбожников-атеистов. Они узнали, что я верующая, и крепко-накрепко предупредили, чтобы я ничего не говорила о Боге их дочери.

Однажды девочка заметила, что я читаю Евангелие, и спросила меня: "Что читаешь?" Я ответила, что это тебе не нужно знать. Прошло несколько дней, прихожу я вечером домой, смотрю: она сидит и читает мое Евангелие, — достала его из-под моей подушки. Я ей говорю: "Что ты делаешь? Это тебе нельзя!" А она как посмотрит на меня, как заплачет... И говорит: "Неужели ты хочешь, чтобы я погибла?" Опустились туг мы обе с ней на колени и молились, и я не могла не сказать ей, чтобы молилась сама она Христу о прощении грехов... Она молилась и вот теперь.— радуется...

— Да, дивная пора пришла! — сказал Лева. — Не будем прятать Евангелие от народа, будем молить Господина жатвы, чтобы Он выслал делателей на жатву свою, чтобы послал в народ жажду и голод слышания Слова Божия.

Проходили благословенные собрания, огонь пробуждения разгорался.