«Всеволод Иванов, Виктор Шкловский Иприт География в картинках Иногда известным и признанным мастерам высокого жанра случается по каким-то причинам написать авантюрный ...»
— Стой! — вдруг вскричал полицейский, останавливая человека, выбежавшего из лучшего ювелирного магазина с пудовым слитком золота в руках.
— Я владелец магазина, — отвечал остановленный, — я сам Дарлинг… — Простите, сэр, — произнес полицейский, — я только сейчас узнал вас. Прикажете позвать автомобиль?
— Нет, не надо, — ответил Дарлинг рассеянно, — подержите лучше это. — И он передал в руки полицейского слиток.
И Нью-Йорк увидел странное зрелище: на самой быстрой полосе движущегося тротуара мчался богато одетый человек без шляпы, за ним полицейский со слитком золота, а сзади его туча сыщиков, перекидывающихся вопросами.
Странная толпа домчалась до моста.
Здесь мистер Дарлинг остановился.
— Передайте мне золото, — сказал он полицейскому.
— Извольте, сэр.
Сыщики стояли безмолвной сворой.
Мистер Дарлинг взял слиток и обвязал его бечевкой.
— Помогите мне привязать это на шею, — закричал он на полицейского.
— Извольте, сэр.
— Спасибо. Вы очень любезны.
И мистер Дарлинг в одно мгновение вскочил на перила и бросился с моста.
ГЛАВА Возвращающая нас В КИТАЙСКУЮ ПАРИКМАХЕРСКУЮ в кедровых лесах Сибири Бритва китайца ловко освобождала шею от грязных щетинистых волос. Парикмахер поднял кожу на подбородке.
— А-а!.. — испуганно простонал клиент.
— Беспокоит? — спросил китаец.
Клиент вздохнул:
— Очень!
Китаец молчаливо взял другую бритву.
— О-о!.. — опять раздалось со стула.
Китаец вновь переменил бритву.
Водолив со скукой переложил ногу на ногу.
— Удивительно, все что-то у тебя, Син-Бинь-У, бритвы тупые. Заказчиков много, что ли?
Не пойти ли и мне в парикмахеры?
Бритва ожесточенно точилась о ремень. Заказчик продолжал выть. Наконец, китаец даже побелел от злости. Водолив сказал сочувственно пациенту:
— Вы, гражданин, будьте спокойны, а не то как бы он вас не полоснул, — ишь белки-то выкатил.
И несчастный Ганс замолчал.
На средине подбородка китаец кинул бритву и, указывая в мыльное пятно, сказал водоливу:
— Он.
— Кто?
Китаец, задыхаясь, протянул:
— Кюрре.
— Как!
Водолив растер пальцем мыльную пену и проговорил задумчиво:
— Ничего не вижу. Побрей-ка еще.
Ганс лежал в кресле без памяти, весь облитый мылом. Китаец трясущимися руками водил бритву. Наконец весь шрам был выбрит, а остальное китаец не имел сил докончить.
Водолив попробовал, но бритва скользнула в его пальцах, как рыба в воде.
— Тот самый, — сказал водолив.
— Кто?
— Пашка Словохотов.
Водолив вытащил полотняный мандат и, показывая его китайцу, сказал:
— Я его арестовываю.
Китаец махнул бритвой.
— Не, я брила. Рек мой.
— Какой Рек — это Словохотов.
— Рек!
— А я тебе утверждаю — Словохотов!
Тут китаец тоже вытащил полотняный мандат и проговорил:
— Я его арестовывай!
Ганс очнулся. Два человека, потрясая полотняными мандатами, кричали об его аресте.
Тогда Ганс вспомнил, что где-то в карманах у него валялся полотняный мандат, оставшийся еще на станции Актюбинск, когда китайца внезапно начали качать.
Третий мандат показался в воздухе, и Ганс проговорил с достоинством:
— Граждане, я вас арестую!
В это время распахнулась дверь, и комиссар Лапушкин появился на пороге в сопровождении одной из монахинь.
— Сарнов, тебя эта гражданка интересуется видеть.
Увидев три мандата и Ганса между них, он вздрогнул.
— Ты, — подскочил он к Гансу, — а велосипед где?
Ганс махнул мандатом.
— До выяснения причин я вынужден, конечно, вас арестовать, неизвестный гражданин.
Пожалуйте со мной.
Водолив вскипел:
— Кого ты хочешь арестовывать, мышиная твоя рожа! Это мой арестованный!
— Мой! — закричал китаец.
— Мой! — завопил Ганс. — Это я за ними гнался.
Лапушкин выпустил револьвер.
— Кого же нам арестовывать?
Все остолбенело глядели друг на дружку.
Наконец Лапушкин догадался:
— Граждане, я арестовываю вас всех троих.
И он достал громадный полотняный мандат.
— Как дезертиров, — добавил он вдохновенно. — Дезертиры-мыши.
На улице их встретили монахини. Они с воем бросились к Гансу, но комиссар Лапушкин, все еще не уверенный в силе своего мандата, приказал им нести караульную службу.
Так под конвоем монахинь они подошли к районному совету.
Толпа крестьян встретила их ревом. Это немецкие колонисты узнали уцелевших конокрадов.
— Кого ведут?
— Конокрадов!
— Эй, сюда, ребята, конокрадов ведут!
— Где конокрады?
— Бей их!..
Толпа запрудила деревенскую улицу. Немцы порывались к своим конокрадам, глубоко сожалея, что от жары не прикончили их жизнь гораздо ранее. От такого сожаления немцы даже выронили покупки, за которыми приехали в село.
Охрана им показалась подозрительной, и они с дубинами в руках окружили монахинь.
— Так вернее, — сказал старый Гольц.
Он достал мандат, выданный Советом Колонии, и пока развертывался крепкий синий платок, плотно укутавший мандат, из толпы раздался голос:
— Да ведь это он же!
— Кто? — закричала раздраженная толпа.
— Империалист наш!
Группа костромских гостей — рабочих с заводов, вырабатывающих фосфориты, пробилась сквозь толпу. Гладкий режиссер ощупал Ганса. Надежда опять загорелась в его глазах. Он обернулся к своим товарищам.
— Это наш бежавший империалист!
Он со всей актерской строгостью обратился к толпе:
— Граждане, расступитесь. Я арестовываю этого империалиста, как бежавшего из нашей банки.
Син-Бинь-У завопил:
— Это мой!
— Мой! — закричал водолив Сарнов.
— Наш! — закричали монахини.
Комиссар Лапушкин затряс револьвером:
— Мое, как представитель власти на местах, арестовываю!..
Немец Гольц наконец достал из синего платка мандат, развернул его и, как в кирхе, проговорил протяжно:
— Арестованные конокрады принадлежат нам.
Гости из Костромы окружили их третьей плотной цепью.
Все топтались, и никто не мог сдвинуться с места.
На балкон дома вышел секретарь Совета.
— Чего вы там? — спросил он, почесывая голову.
Из толпы завыли:
— Конокрады!..
— Империалисты!..
— Соблазнитель!.. Соблазнитель!..
— Словохотов!..
Секретарь послушал, опять почесался и сказал:
— Должно быть, беспатентных торговок позабрали. Вот орут!
Он послушал и наконец, лениво перегнувшись через перила, проговорил:
— Гражданки арестованные! Ступайте в темную, ведь коли вас сейчас разбирать, ничего не поймешь. Ясно одно, без патента где же торгуют. А там посидите, мы и придем вот после обеда, и разберем вас честь честью. Граждане, не мешайте обороне социалистического отечества, поскольку она является выразителем… Но тут кто-то крикнул изнутри:
— Секретарь… — Иду, — и секретарь лениво, словно в болоте, пошел в присутствие.
В арестантской пахло клопами. Лавки не могли вместить всех. У порога сели немцы и, тупо глядя в пол, затянули какую-то песню.
— Кто же кого арестовал? — спросил, оглядывая всех, Ганс.
— Та-а!.. — пожал плечами китаец. — Кто-о?
— Я! — крикнул Лапушкин.
— Я! — прервал его немец Гольц.
— Мы! — закричали монахини.
Водолив, доставая карты, задумчиво протянул:
— Ежели по правде говорить, то кто же тут разберется. А пока что до прихода секретаря не сыграть ли нам в двадцать одно. На банке полтинник. Тебе на сколько?
— Гривенник, — сказал Ганс, беря карту.
ГЛАВА В которой НЬЮ-ЙОРКСКАЯ БИРЖА ИСПЫТЫВАЕТ ПОТРЯСЕНИЯ, а население бежит на пляж, не взяв с собою купальных костюмов — Положение отчаянное, — думал Рек, — войско требует от меня хлеба и чудес.
Посоветоваться не с кем, а тут еще дурак Ганс опять пристает с телеграммами из России.
Даже посоветоваться не с кем, ну с кем может советоваться пророк и бог? Пойти разве к Мэри? Женщина умная!
— Снимите противогаз с этой женщины и уходите, — произнес Рек, входя в комнату, в которой под арестом сидела Мэри.
— Рек, бог мой! — вскричала та, как только негры ушли, — дай мне папиросу, я не курила целый день в этом ужасном противогазовом шлеме.
Рек был тронут.
— Закурим, Мэри, — сказал он, протягивая женщине папиросы, — самые лучшие:
русские с мундштуком. Послушай, Мэри, перемирие кончилось, против меня четыре бригады отправлено… В бригаде по два полка, в каждом полку три батальона, а также пулеметная и танковая рота отдельно. В пулеметных ротах по восемь тяжелых пулеметов, в обычной — 138 винтовок, 18 легких пулеметов и ручных гранат без числа. В танковой роте 125 танков. Кроме того, в каждом полку есть еще орудия. Прибавь еще сюда, что против нас направят аэропланы, и ты поймешь, что я не знаю, куда деваться.
— Милый, — улыбнулась Мэри, — пошли на Нью-Йорк и Вашингтон каменный дождь… Рек отрицательно покачал головой.
— Ах да, понимаю, там столько маленьких детей. Тогда прокляни их.
— Попробую, — грустно сказал Рек и позвонил начальнику штаба.
— Примите телефонограмму, — начал он, — передайте в Нью-Йорк… «Я, бог Рек, властью, мною ни от кого не полученной, проклинаю всех, кто не верит в меня, проклинаю: вход и выход, лестницы и тротуары, рождение и смерть, стены и крыши, реку и водопровод, театр и кино…» Передали?
— Сделано.
— Прибавьте: «биржу и курс доллара проклинаю отдельно». Подписал: «Рек».
«Пропал я, — подумал Рек, передав телеграмму, — высекут меня теперь вторично».
Минут десять в комнате царило молчание.
Мэри не смела смотреть на Река, подавленная его проклятиями. Рек не смел смотреть на Мэри, думая о будущем.
Вдруг неожиданно затрубили рожки ста тысяч автомобилей войска Река.
Крики и трубные звуки огласили воздух… — Покажите нам его! — кричала толпа белых и черных людей, врываясь в комнату.
— В чем дело, друзья? — спросил мягко Рек.
— Победа, господин! — взревела толпа, падая перед ним на колени. — Через пять минут после твоего проклятия все акции упали сразу в сто тысяч раз, доллар не стоит больше ничего. Войско, выступившее против нас, узнало об этом и ушло, бросив оружие.
Население Нью-Йорка, увидав действие твоего проклятия на процентные бумаги, бежало из города на морской пляж, который ты не проклял. Другая часть жителей собралась вокруг биржи и плачет так, что слышно на пароходах, подходящих к городу с моря… — Заказать пальмовые ветки! — закричал Рек, приходя в себя.
— Уже заказаны, — восторженно сказал начальник штаба. — Поезд с пальмовыми ветками и розами был заказан мною уже вчера в Калифорнии. Сейчас усыпают цветами дорогу в город.
— Мэри, спасибо! — вскричал Рек. — Друзья, сегодня мы ночуем в Нью-Йорке.
………………………………… Нью-Йорк был пуст, когда густые колонны автомобилей восставших ворвались на его улицы.
Только в окрестностях колонны были встречены толпами жителей на автомобилях, бежавших из проклятого города. Рек снял с них проклятие и приказал присоединиться к своему арьергарду.
В полчаса был занят весь город. Начальник штаба приказал реквизировать все съестные лавки и, не входя в дома, стать лагерем на улицах.
Негры быстро построили рядом с небоскребами хижины из маисовой соломы. Город быстро преображался.
Центр города с биржей и толпой вокруг нее был окружен войсками и танками.
Но в лагере восставших было уже неспокойно, белые ссорились с неграми.
Одно утешало начальника штаба — прибытие вспомогательного отряда кавалерии от последних остатков индейских племен.
Известие было настолько радостным, что он решил передать его Кюрре сам.