«Я приду снова Роман-трилогия КНИГА ВТОРАЯ Дюссельдорф 2013 Елена Алергант. Я приду снова. Роман-трилогия. Часть II Copyright © 2013 Елена Алергант Редактор: Евгения ...»

— Что же это за «особый сценарий»?

— Игра состоит в дезинформации: сегодня мы показываем себя влюблённой парой, а завтра — хорошими знакомыми. В поисках сенсации репортёры должны гоняться за нами, как они годами гоняются за известными куртизанками, или политичес-кими деятелями. Поддерживать месяцами такой интерес можно лишь талантливой игрой и остросюжетными коллизиями.

Я предлагаю Вам деловой контракт со строго оговоренными условиями.

Впервые за последние четверть часа юноша открыто посмотрел мне в глаза.

— Мадам, Вы на редкость хитроумная женщина. Но где мы возьмём этот сценарий?

— Мы будем писать его сами, на ходу приспосабливаясь к ситуации.

— И каковы же условия контракта?

— Месьё Грэм, во всей этой истории самое важное — сохранение тайны. И здесь могут возникнуть некоторые осложнения. Ведь Вы человек молодой, и наверняка у Вас есть подруга, которая очень болезненно отреагирует на измену. Но если она узнает о розыгрыше, будет ещё хуже. О нём, рано или поздно, узнают и сочувствующие ей подружки. Что Вы об этом думаете?

Я поймала себя на том, что всё больше вхожу в роль одной из героинь-злодеек, которых вдоволь наигралась за последние двадцать лет. И, что совершенно удивительно, чувствовала себя в этой роли, как на сцене, вполне уверенно.

Мой собеседник, доброжелательно усмехнувшись, поторопился с ответом:

— В данный момент у меня нет подруги. С последней мы расстались месяц тому назад, а новую ещё не успел завести. Хотя меня лично удивляет другое: неужели Вы не боитесь скандала, который может разразиться вокруг Вашего имени? Ведь до сих пор оно ни разу не попадало в жёлтую прессу?

— Не боюсь. Пора ему начинать туда попадать.

Через неделю, проведя несколько предварительных репетиций, мы приступили к первому акту пьесы, под названием « Зарождение тайной страсти». Стали «случайно» встречаться во всех публичных местах, выражая при этом удивление и трудно скрываемую радость. Разгуливая по выставочным залам, обменивались впечатлениями, которые почему-то всегда совпадали. Бросались друг в друга тайными взглядами, и тут же смущённо отворачивались, испугавшись их откровенности.

Иногда Грэм, склонившись ко мне, говорил в вполголоса что-то забавное, а я, по-девичьи опустив накрашенные ресницы, смущённо улыбалась и отходила в сторону. Мы постоянно ходили в один и тот же ресторан и садились за один и тот же столик, говоря официанту, что тут особенно вкусно кормят. Этот болтливый, пожилой мужчина планировался на роль будущего свидетеля. За ужином заказывали одинаковые блюда, каждый раз удивляясь совпадению наших вкусов.

На самом деле именно эти заказы требовали постоянных компромиссов. Я терпеть не могла устриц и креветок, которые Марк готов был поедать тоннами, а он ненавидел спаржу и артишоки, которыми я ограничивалась на поздних трапезах, опасаясь нанести вред своей тонкой талии. Приходилось вести строгий учёт на право заказа: один день креветки, другой — спаржа.

Мы старательно разыгрывали заготовленную комедию уже две недели, но до сих пор почему-то ни в одной, даже третьесортной газете, не появилось на одной заметки о «нашей любви».

Энтузиазм Марка таял на глазах:

— Что-то Ваш план не срабатывает. Мы ежедневно таскаемся по концертам и ресторанам, шепчемся в каждом углу, Вы давитесь моими устрицами, а я Вашей спаржей, но никого это, похоже, не волнует.

Меня тоже угнетало молчание прессы, но, надев на лицо безусловную уверенность в успехе, я попыталась поддержать оптимизм партнёра:

— И не надейтесь, что это сработает моментально. Даже принцам крови удаётся в течение нескольких месяцев удерживать в тайне появление новой метрессы. Наберитесь терпения.

Поддерживая оптимизм соучастника представления, я всё более теряла свой собственный. Неужели моя персона уже никого не заботит? Неужели пресса и зрители успели начисто забыть Елену Альварес? Когда-то боялась попасть на жёлтые страницы, а теперь они поворачивается ко мне равнодушной спиной.

Ну что ж. Придётся по следам, проложенным когда-то Камиллой Клодель, самой написать на себя пасквиль. В первый вечер мне удалось подобрать только название: «Первая весна или Бальзаковский возраст?»

Во второй вечер к нему добавился отвратительный текст, подписанный неким Клодом Роше:

Говорят, Париж — большой город. На самом деле это маленькая, тесная деревня. Стоит выйти за порог дома, и тут же встречаешь одни и те же знакомые лица. Несколько недель назад моё внимание привлекла очаровательная пара, явно находящаяся в зените первой любви. Кареглазый, высокий, удивительно элегантный юноша, и его спутница — небольшого роста, стройная женщина, скрывающая лицо под густой вуалью.

Казалось, пара, как два голубка-неразлучника живёт только своей любовью и... искусством.

Они встречались мне повсюду — на выставках, модных концертах, музыкальных вечерах и в ресторанах. Вернее в одном ресторане, пользующемся особым доверием влюблённых.

В какой-то момент спутница, пожелав шепнуть очередные ласковые слова на ушко своему кавалеру, приподняла вуаль... Я узнал её!

Прекрасная, неповторимая, последние двадцать лет царящая на сцене и в наших умах, несравненная Елена Альварес! Узнал и её молодого спутника — восходящую звезду современного театра Марка Грема.

Так что же я видел — «Вечную весну» или «Бальзаковский возраст»?

Собираясь на следующую встречу с партнёром, я присовокупила к своему гардеробу густую вуаль. Марк, оглядывая новый маскарадный костюм, проявил неожиданное сочувствие.

— Вас очень расстроила эта заметка?

— Напротив. Это то, что надо. Надеюсь, камушку удастся всколыхнуть стоячее болото. Разве это не есть наша цель?

— Да, конечно. Но всё равно... как то неприятно читать подобные колкости.

— А Вы что, надеетесь на протяжении всей жизни читать о себе только хвалебные рецензии? Вряд ли удастся. Если хотите стать знаменитым, приготовьтесь всю жизнь хлебать коктейль из патоки, смешанной с помоями. Иначе не бывает.

Временами меня начинало подташнивать от собственной мудрости и многоопытности, но с Марком иначе не получалось.

Он, на редкость незрелый, постоянно требовал утешения и ободрения.

— А зачем же тогда прикрылись сегодня вуалью?

— Опознавательный знак. Теперь многие будут искать в толпе даму с вуалью в сопровождении молодого, кареглазого спутника.

Мы упорно продолжали привлекать к себе общественное внимание, появляясь везде, где собирается просвещённая публика, а значит и журналисты, но ответа на мой пасквиль так и не последовало. Переждав пару дней, я опять взялась за перо, нырнув в роль сентиментальной дамы бальзаковского возраста, свято верящей во вторую молодость и присущую ей большую любовь.

Главное — полностью поменять литературный стиль, не поддаваясь соблазнам иронии и двусмысленности. Из этой затеи получилось приблизительно следующее:

Уважаемые дамы, меня лично очень обидело письмо мёсье Роше.

Он насмехается не только над известной актрисой Еленой Альварес, но и над всеми нами, женщинами, вступившими во вторую молодость.

Со всей ответственностью могу доложить; это изумительная пора. Мы всю жизнь преданно выполняли свой долг — рожали и ставили на ноги детей, заботились о хозяйстве, окружали мужей теплом и любовью, служа им многие годы самой надёжной опорой, и вот...

По воле божьей остались одинокими вдовами в расцвете сил. Наши лица возможно и потеряли девичью свежесть, но души... Мы всё ещё способны чувствовать красоту, смеяться, любить и дарить радость. Я считаю, каждая из нас, вступившая в эту пору, заслуживает счастья не меньше, чем молоденькие девушки, ещё не познавшие трудностей жизни. Мы можем дать мужчине значительно больше, чем они, потому что жизнь научила нас не только любить, но и прощать.

Письмо можно было бы написать и получше, но для начала дискуссии оно вполне подходило. Этот крик женской души, некой Клотильды Бюсе, я отправила в еженедельный женский журнал, любимый не только дамами из общества, но и средним сословием.

На следующий день после выхода очередного номера, в редакцию полетел ответ возмущённой матери великовозрастного, неженатого сына.

Она, по моей задумке, забрасывала комьями грязи « престарелых вертихвосток», бесстыдных «вампиров», питающихся свежей кровью невинных юношей.

Дальше дискуссия развивалась уже без моего участия.

Особенно старались дамы — борцы за эмансипацию. Речь, какникак, шла о равных правах с мужчинами на любовь в любом возрасте.

Марк, тщательно прорабатывавший ежедневную прессу, пересказывал мне своими словами мои же заметки, вычитывая в них то, чего я вовсе не имела ввиду. Вот она, великая сила искусства, дающая возможность читателю догнать и перегнать писателя!

Выполнив первую часть программы — привлечение народного внимания, мы могли переходить ко второй. Смена мелодий напрашивалась сама по себе: за неделей любви следовала неделя доброго знакомства.

Почти ежедневно мы добросовестно разыгрывали подготовленные сцены, но внимания на них снова ни кто не обращал — публика окончательно погрязла в теме женской эмансипации.

Марк снова загрустил, а я обратилась к своему, пропадающему в туне литературному таланту.

На этот раз письмо в редакцию писал пожилой поклонник театрального искусства. Доброжелательный человек, склонный во всём видеть только хорошее, сообщал, что в молодости пробовал свои силы на любительской сцене, поэтому кое-что понимает в её специфике. Автор письма утверждал, что не может быть ничего лучше обмена опытом между актёрами разных поколений и разных театральных школ. Такой обмен безусловно обогатит обоих участников новым опытом, что пойдет на пользу не только самим артистам, но и театральной публике:

«В ближайшее время нам предстоит стать свидетелями нового театрального шедевра, который, в тайне от прессы, готовят нам мадам Альварес и мёсье Грэм. А вся бессмысленная, банальная грязь типа «Бальзаковского возраста» или « Запоздалой весны», которой досужая толпа пытается измазать двух преданных служителей Мельпомены, не достойна нас, истинных парижан»

Эти дурацкие строки заставили самого автора морщиться от отвращения, но по многолетнему опыту чтения открытых писем в редакцию, автор знал, что пишут их далеко не самые светлые головы.

К счастью, это письмо обогатило самого автора новыми замыслами. К этому времени нам самим успело наскучить однообразное топтанье в людных местах. А почему бы и в самом деле не заняться обменом опытом?

Следующие эпизоды нашей «дружбы» были перенесены в театр, где играл Грэм. В первый же вечер я заняла место в ложе для почётных гостей. Слава богу, оказалась там не одна — работать без свидетелей не имело смысла.

Занавес взметнулся вверх... я «надела» на себя строгое, учительское лицо и вытащила приготовленный заранее блокнот для заметок.

Когда игра Марка была хороша, я довольно кивала головой, помечала в блокноте название эпизода, ставила восклицательный знак и несколько зашифрованных заглавными буквами комментарий. Когда его исполнение казалось поверхностным или фальшивым, недовольно морщила нос и ставила вопросительный знак. Через полчаса соседи по ложе следили уже не за действием на сцене, а за моими пометками.

Хотя игра Марка оставляла желать лучшего, с вопросительными знаками приходилось обращаться весьма экономно: вредить его репутации не входило в мои планы.

В этой ложе мы с блокнотом провели три вечера, и, к большой радости обоих, каждый раз с новыми соседями, а значит количество свидетелей обучения становилось всё больше и больше.

Следующий фрагмент « обмена опытом» разыгрывался на моих спектаклях. На этот раз Марк покачивал головой, вздыхал и делал пометки условным шрифтом.

Новая стратегия в сочетании с письмом « доброжелателя»

возымела успех: пресса опять обратила к нам своё любопытное лицо.