«Д. М. Мелихов Психиатрия и проблема духовной жизни Оглавление Предисловие Поиски целостного учения о человеке (синкретической личности) Трихотомическое понимание ...»

Возможны (в особенности при длительных эквивалентных и сумеречных) колебания ясности сознания, смена периодов сохранности воспоминаний и отнесения переживании к "я", к личности больного и периодов кратковременного помрачения или сужения сознания, когда эти периоды проходят как облака на ясном небе ("обнубиляция" — колеблющееся, мерцающее сознание). Все события и поступки больных во время приступов первого типа, даже самые тяжелые преступления. судебной психиатрией определяются как поступки, совершенные в состоянии невменяемости; больные освобождаются от ответственности за совершенные деяния, выносится решение о необходимости их стационарного лечения. В случаях тяжелых правонарушений (убийств, насилий, лишенных цели многодневных путешествий с нарушением правил общежития и т. д.) назначается принудительное длительное лечение в условиях строгой изоляции и надзора. Если эти больные, узнавая от окружающих или от врачей о совершенных ими преступлениях против юридических законов и нравственных норм, приходят в недоумение, в ужас и сознают всю тяжесть своего антисоциального поведения, сожалеют о нем, то это служит признаком сохранности личности больного, способности критического отношения к болезни и гарантией того, что больной будет впредь выполнять все медицинские назначения и примет необходимость стационарного (и даже принудительного) лечения. Если же больной является верующим христианином, сознающим не только социальную, моральную, но и духовную ответственность за свои поступки, но он принесет покаяние за ПОСТУПКИ, совершенные даже и в бессознательном состоянии. Это будет выражением и доказательством правильной самокритической оценки своего поведения и сознания того, что "извнутрь, из сердца человеческого исходят злые помыслы" и "они оскверняют человека" даже и в состояниях сна и беспамятства. Когда поведение определяется биологическими, психофизическими, "природными процессами" (от естества по Иоанну Лествичнику), у такого человека, имеющего сознание ДУХОВНОЙ ответственности за свои поступки, совершенные даже и при помрачении сознания, священник не может отказаться принять покаяние. отпустить грехи (если нужно, то с наложением эпитимии), и это будет путем к правильной самооценке и восстановлению человеческого достоинства у больного, пришедшего в ужас или депрессию от сознания совершенного им.

Отсутствие такого сознания является свидетельством либо далеко зашедшего эпилептического слабоумия, либо врожденного морального уродства, преморбидной патологии нравственного сознания и совести, что должно учитываться и врачами, и духовником в процессе их психотерапевтической и воспитательной работы с больным.

Так было в одном случае бессмысленного, безмолвного и крайне жестокого убийства, совершенного эпилептиком в сумеречном состоянии. равнодушное отношение к преступлению по выходе из сумеречного состояния у молодого человека без явлений слабоумия вызвала недоумение у врачей. Когда же они, собрав все данные о развитии и жизни больного, обнаружили у него старое органическое заболевание мозга с задержкой развития высших качеств личности господством низших биологических потребностей, без каких либо интересов и моральных ценностей, это отсутствие моральной оценки стало понятным. Больной был признан невменяемым и ему было рекомендовано принудительное лечение в условиях строгой изоляции, как представляющему социальную опасность, совершившему преступление в сумеречном состоянии.

Необходимость воспитания правильного критического отношения, социальной и моральной самооценки своего поведения, своих поступков и аномалии характера, в полной мере относится к приступам второго типа, протекающем без помрачения сознания, с сохранением воспоминаний о происшедшем. Эти приступы и аномалии характера имеют закономерную, определяемую внутренними, физиологическими процессами, смену фаз и динамику, которая покоряет волю больного, и во время приступа делает его неспособным справиться с "влекущей его силой аффектов и влечений". По критериям Иоанна Лествичника такие состояния и колебания настроения, неподвластные духовным воздействиям и непрекращающиеся от молитвы, происходят "от природы, от естества". И тем не менее, поскольку они проходят ясным самосознанием, с сохранением чувства "я", отнесенности этих переживаний к "я", и сохраняются в памяти больного, они входят в общую сумму отрицательного или положительного личностного опыта и, конечно, подлежат нравственной и духовной оценке. И борьба с ними должна вестись как врачебными и фармакологическими (лекарственными) средствами, так и, у верующего человека духовными методами, и прежде всего. выработкой правильного отношения к своему греху и своему человеческому достоинству.

Этот вывод требует некоторого пояснения в свете положений, приведенных в первых главах Разделяя в человеке 3 сферы, 3 пласта его бытия, мы никак не должны забывать, что личность человека должна рассматриваться в единстве ее телесной и духовно-душевной организации. Митрополит Антонии (врач — хирург и психиатр по своему образованию и профессии) говорит так о значении тела в ДУХОВНОЙ жизни:

"тело, даже мертвое, лежащее в гробу, это не только КУСОК поношенной одежды, которая должна быть отброшена, чтобы душа могла быть свободной. Для христианина тело нечто гораздо большее: нет ничего из того, что происходит с душой, в чем тело не принимало бы участия. Мы получаем все впечатления в этом мире, но также и в духовном мире частично через тело: вода крещения, хлеб и вино евхаристии, и т. д. взяты из материального мира. Мы не можем быть добрыми или злыми иначе, чем в союзе с нашим телом. С первого до последнею дня жизни тело остается со работником души во всех делах и вместе с душой составляет целостного человека. Оно по праву соединено с миром ДУХОВНЫМ, божественным". Достоевский лучше многих других знал, что стремления к духовным идеалам стоят человеку больших усилий. Преклоняясь перед свободой человеческого духа, он уважал естественные законы развития:

"Что бы он не делал, на всякое дело он смотрел, как на выявление натуры".

(Бурсов). Также он понимал и болезненные проявления в своих припадках и характере.

Наверное, он не раз вместе с апостолом Павлом мог воскликнуть: "бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти". И, понимая болезненное происхождение, природную обусловленность ("от естества") как своих вспышек гнева и страсти, так и своих высоких минут озарения и счастья, он не освобождал себя от ответственности за состояние злобы, мрака и двойничества, не мог их отделить от "себя", раскаивался в них и вел с ними борьбу. Также он не мог отказаться от состояний счастья и высшего молитвенного раскрытия мира, природы и людей в минуты озарения: они обогащали его внутренний опыт и входили в общую иерархию ценностей, которыми он обладал. Не случайно, эти слова князя Мышкина о счастье, любви ко всем людям, ко всей природе, потом повторит старец Зосима.

Здесь мы подошли к глубоко интимным переживаниям верующего человека пред лицом болезни. И вывод этот имеет значение не только для больных эпилепсией, но и для других болезненных форм. Депрессия обрекает больного на сознание безнадежности, уныния, преувеличенного чувства (стыда?) за свои грехи, с мыслями о самоубийстве.

Раскрывая больному болезненное, "природное" происхождение этих мыслей. духовник должен помогать врачу, вооружать больного на борьбу с этими мыслями и намерениями, раскрывать их греховный характер, напоминать, что верующий человек не может подчиняться унынию и, тем более, думать о самоубийстве. Принятие и терпеливое несение креста в недели и месяцы депрессии, если она не уступает лечению, — единственно верный путь. Также и больным в противоположном маниакальном состоянии, с переоценкой своих возможностей, с солнечным, безоблачным настроением, с наплывом горделивых идей и реформаторских, паранойяльных, бредовых планов надо помогать сохранять самокритику, призывать к смирению и раскаянию в своих безрассудных поступках во время болезни. Восстановление критики к болезни будет симптомом выздоровления — психического и духовного, как это было в последние годы жизни с Дон-Кихотом, который отбросил все свои бредовые планы о рыцарских подвигах, принес покаяние за свои безрассудные путешествия и закончил жизнь в душевном мире.

Итак, на примере болезни Ф. М. Достоевского — князя Мышкина, — выявилось в полной мере значение борьбы за сохранение критическою отношения к болезни, духовного ядра личности и глубины покаяния.

Пока у больного это сохраняется, можно говорить о духовном здоровье даже при наличии душевной болезни, если она не мешает больному сохранять основные признаки "духа в человеке" (по Еп. Феофану):

При этих условиях болезнь душевная, даже и врываясь в область духовных переживаний, может сохранить больного от ложной нездоровой мистики, от бреда, от прелести (о чем речь в следующих главах).

Видимо этот вопрос о сохранении духовного ядра личности в болезни и критического к ней отношения Ф. М. Достоевскому представлялся столь важным, что он в поисках образа положительного героя, с целью "воскресить и восстановить человека", остановился на человеке больном. Именно потому творчество Достоевского и обладает такой силой психотерапевтического воздействия на больных и духовно возрождающего влияния на всех людей.

К этому вопросу мы еще ни один раз вернемся при описании других проявлений психических заболеваний, в частности навязчивых и хульных мыслей, бредовых идей воздействия и галлюцинаций (в главах о шизофрении, паранойе и истерии).