«Константин ПРОХОРОВ ТАЙНА ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЯ Издание второе, исправленное и дополненное Константин Прохоров 1. БИБЛЕЙСКАЯ ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ 1.1. ВВЕДЕНИЕ.Вас обрекаю Я ...»

Иоанн Скот (ок. 810-877 гг.) вошёл в историю благодаря сочинению «О разделении природы» и своей попытке согласовать неоплатонизм с христианством. Но для нас он интересен, прежде всего, как автор осуждённого Западной Церковью трактата «О божественном предопределении». Когда между монахом Готшальком, одним из немногих в то время последователей доктрины двойного предопределения, и архиепископом Гинкмаром, одним из многочисленных её противников, произошёл на эту тему спор, Иоанн выступил со своей книгой, в которой безоговорочно отстаивал свободную волю. Вопрос этот был довольно щекотливым, поскольку официально Церковь придерживалась линии Августина, но на практике уже давно от неё отошла. Поэтому Иоанн Скот, в сущности, был порицаем только за то, что его доводы в защиту свободы человека носили преимущественно философский, а не теологический характер.

Поучительна и судьба Готшалька. За верность учению о предопределении он был осуждён Церковью, лишён сана, подвергнут бичеванию и приговорён к пожизненному заключению. Тем дело и кончилось. [100, С. 378; 146, p. 141].

В трудах теологов-схоластов окончательно исчезает «платоновский дух», что, впрочем, не означает прихода в богословие «чистого Евангелия». Просто место Платона отныне занимает Аристотель.

Фома Аквинский особенно преуспел в «примирении» Аристотеля с христианским учением. Так от внутреннего постижения Бога и мистицизма наметился уклон в сторону академической сухости и формальности в решении теологических вопросов. Схоласты любили диспуты и увлечённо в них участвовали, часто даже не заботясь, насколько серьёзно звучит тема спора или аргументация сторон. Хрестоматийный пример такого рода – споры о «буридановом осле», небесполезные, впрочем, для нашего рассуждения.

Буриданов осёл – образ, использованный схоластами в дискуссиях о свободе и детерминизме волевого акта. Осёл, поставленный точно посередине между двумя равными порциями сена, умирает от голода, так как не находит преобладающего побуждения выбрать одну из них. Впервые подобная мысль появляется ещё у Аристотеля. В трактате «О небе» (295b) он, высмеивая гипотезу Анаксимандра, согласно которой наша Земля покоится в центре мироздания из-за отсутствия видимых причин двигаться в одном, а не в другом направлении, проводит аналогию с человеком, умирающим от голода и жажды, но не способным сделать выбор и взять какую-либо пищу, поскольку она равномерно распределена по окружности вокруг него. [10, Т. 3]. В эпоху Ренессанса вместе со многими античными идеями возрождается и этот курьёз. Так, например, Данте в своей «Божественной комедии» пишет:

Меж двух равно манящих яств, свободный Так агнец медлил бы меж двух угроз Прожорливых волков, равно страшимый;

Так медлил бы меж двух оленей пёс.

Это забавный пример философской ограниченности как индетерминизма, так и детерминизма. В реальной жизни, однако, у человека порою изначально меньший импульс удивительным образом способен победить больший и побудить волю поступить вопреки «преобладающему» желанию: например, во время голода отдать последний кусок хлеба ребёнку, броситься в прорубь или в огонь для спасения человека... Здесь решение принимается явно вопреки таким сильным детерминирующим факторам как инстинкт самосохранения, желание незаметно покинуть место происшествия, ответственность за свою жизнь и здоровье перед семьёй и т.п.

Но не всё богословие Церкви в Средние века становится схоластическим. Сохранялась до некоторой степени и мистическая традиция. Ниже мы дадим краткий обзор взглядов о предопределении и свободе воли нескольких наиболее известных католических теологов, не подчёркивая, впрочем, к какому направлению они относились, ибо не всегда справедливо это определять однозначно.

Ансельм Кентерберийский (1033-1109 гг.) в трактате «О свободном выборе» писал: «И через способность грешить, и добровольно, и по свободному выбору, и не по необходимости наша и ангельская природа вначале согрешила и могла служить греху; и притом, однако, грех не смог овладеть ею так, чтобы она могла быть названа несвободной или выбор её – несвободным». [8, II,209,27]. Эти слова Ансельма отражают уже сложившуюся в католицизме традицию, которая существует до сего дня: человек и после грехопадения обладает достаточной свободой совершать добрые дела без специальной на то помощи Божьей. Спасение же невозможно без благодати, без воли Господа. Пытаясь согласовать обе доктрины, Ансельм находит любопытный довод: «Если какое-то событие случается без необходимости, то Бог, Который "предзнает" любое событие будущего, знает и это. Значит, необходимо, чтобы что-то случилось без необходимости». [101, Т. 2, С. 101].

Сторонником свободы воли был и Бернар Клервоский (1090гг.). Liberum arbitrium он определял как свободный – со стороны воли и выбор, поскольку он относится к действию разума. Бернар выделял три степени свободы человека: от греха, от страдания, от необходимости. Первые два вида свободы человек утратил вследствие грехопадения, последняя же свобода сохраняется, составляя саму суть произволения. В свободе от необходимости Бернар видел образ Божий в человеке, в утраченной же Адамом свободе от греха и страдания – «некое двоякое подобие», которое впоследствии будет восстановлено в спасённых. [14, С. 269-286].

Фома Аквинский (ок. 1224-1274 гг.), doctor angelicus («ангелический доктор»), как его почётно именовали, в целом поддержал линию Августина, связав её с негативным восприятием свободы воли в духе Аристотеля. Достижение блага – цель человеческих действий, но наше земное знание несовершенно, поэтому человеку представляется существующим множество вариантов достижения цели (блага), что даёт место свободе воли и выбора. [128, Т. 2, С. 523].

Следуя Аристотелю, Фома (и многие его современники и последователи) вернулись к античной концепции о первичности разума, а не воли человека. Прежде возникновения желания, учил Фома, обычно происходит процесс осмысления. [144, p. 51].

Итак, согласно doctor angelicus, свободная воля человеку дана, о чём мы читаем в «Сумме теологии»: «Человек обладает свободной волей, в противном случае, любые советы, наставления, приказы, запреты, награды или наказания были бы бессмысленны». [186, Q.83, A.1]. Кроме причин, непосредственно обусловленных Богом, существуют «вторичные» причины, производящие действия, не являющиеся абсолютно необходимыми. Бог попускает их, оставляя место свободе воли (Q.19, AA.5,8). Отсюда, из злоупотреблений человека, происходит зло в мире. Но Бог попускает его, часто даже используя для общего блага: «Лев не мог бы выжить, если бы не убивал животных; и мученики не могли бы проявить своё мужество, если бы их не преследовали тираны» (Q.22, A.2).

Вместе с тем, Фома учит и жёсткому предопределению, основанием которого является не предузнание жизни человека, а только благая воля Бога (Q.23, A.5). Одних людей Бог предопределяет к спасению и вечной жизни. Другим же попускает впасть в грех, и на основании этого осуждает и отвергает их (Q.23, A.3). Главная мысль здесь выражена как будто несколько иначе, чем у Августина:

не предопределение к вечной смерти, но Божье «попущение», или «неоказание помощи», без которой люди погибают. Почему спасены одни, а не другие – тайна Господня. Фома подчёркивает разницу между предопределением к спасению (это благодать и заслуга Бога) и отвержением (это вина самого человека, Бог только косвенно здесь причастен – Он попустил). И всё же, учение Фомы весьма близко к двойному предопределению Августина. К тому же, «не оказавший помощи» Бог Фомы вызывает в памяти отнюдь не доброго самарянина из притчи Спасителя, а скорее равнодушных священника и левита, прошедших мимо погибающего прохожего.

Мрачная картина – как в отношении Бога, так и человека! Так тема amor fati вновь грозно зазвучала в христианском богословии с XIII века.

Другой знаменитый теолог средневековья, doctor subtilis («тонкий доктор») Дунс Скот (ок. 1266-1308 гг.) считал волю, в противоположность уму, абсолютным началом всего в жизни человека. Хотя воля всегда действует на основе знания, нельзя отрицать, что мы знаем или помним что-либо преимущественно потому, что желаем этого. [171, p. 330]. Cкот был самым крайним защитником свободы воли: «Полная причина хотения в воле есть сама воля». [128, Т. 1, С. 494]. Человек создан по образу Божьему, и подобно тому, как Бог свободно творил мир, Его образ – человек – может свободно совершать свои действия. Учение об абсолютном предопределении неверно и противно человеческой природе. [101, Т. 2, С. 173].

Две схоластические школы в XIV-XV вв., Via moderna и Schola Augustiniana moderna, дискутировали между собой с позиций, близТайна предопределения ких к пелагианству и августинианству. Первая школа – в которую входили, например, Уильям Оккам, Пьер д'Aйлли, Роберт Холкот – учила, что Бог заключил завет спасения с людьми. По условиям этого одностороннего Божьего завета, Он спасает тех, кто пытается следовать Его заповедям («старается изо всех сил»). Ценность самих добрых дел ничтожна, подобно медным деньгам, но благодаря обещанию Бога, они обретают необыкновенную значимость, как бы становясь «золотыми». Вторая школа, Schola Augustiniana moderna, которую возглавлял Григорий Риминийский, учила абсолютному двойному предопределению, ссылаясь на авторитет Августина.

Предполагают, что традиция данной школы могла оказать влияние на взгляды лидеров Реформации. [77, С. 99-110].

В этом споре мы вновь видим «слепые на один глаз» крайние позиции. Действительно, в Библии есть много примеров односторонних заветов Бога с разными людьми, включая Новый Завет со всем человечеством. И Бог, заключая каждый завет, брал на Себя определённые обязательства и всегда выполнял их, а не был «абсолютно независимым». Но это, разумеется, не означает, что мы можем сами себя спасти, «сильно постаравшись». Мы спасены благодатью, милостью Бога, которая, впрочем, не действует насильно, а только, как правило, открывает путь спасения, извлекая человека из его греховного прошлого и побуждая двигаться к небесному будущему.

Доктрина сурового предопределения Августина – Фомы Аквинского никогда в полной мере не удовлетворяла Западную Церковь.

Не случайно, возникший в недрах католичества в XVII веке янсенизм, сделавший упор на предопределение, был категорически осуждён папой и преследовался. Янсенизм расценивался католической ортодоксией как лжеучение, близкое кальвинизму и несущее угрозу христианской морали. [152, p. 269]. На рубеже XVI-XVII веков произошло другое, более приемлемое разделение католиков на томистов (последователей Фомы Аквинского) и молинистов (сторонников испанского иезуита Луиса Молины). К томизму в католическом богословии примыкает августинианство, имеющее схожие воззрения на соотношение благодати и свободы человека, а к молинизму близок – конгруизм, пытающийся уменьшить роль свободы воли в учении своих предшественников и снять с них обвинение в полупелагианстве. [179, pp. 710-713].

Томисты учат, что Бог по Своему суверенному произволению вать в их греховном состоянии, в результате чего они навеки погибают. Первым Господь даёт Свою действенную благодать (gratia efficax), которая неизбежно спасает их; вторым же Господь посылает лишь достаточную благодать (gratia sufficiens), при помощи которой люди могли бы спастись, но, поскольку они не желают, на практике этого не происходит. [137, p. 656]. Такой подход к проблеме, очевидно, содержит в себе серьёзные противоречия. Скажем, чем «действенная» благодать томистов отличается от «неодолимой»

благодати кальвинистов, предаваемых католиками анафеме? С другой стороны, «достаточная» (по определению томистов) благодать в реальности оказывается недостаточной ни для чьего спасения.

К тому же присутствие в этой схеме подлинной свободы человека оказывается под вопросом.