«ГРАНИ РОССИЙСКОГО САМОСОЗНАНИЯ Империя, национальное сознание, мессианизм и византизм России W. Bafing Москва 2010 УДК 008 + 32.019.5 + 316.6 + 323.1 + 930.1 + 930.85 ...»

Подтверждением этому служат многочисленные статьи в периодической печати и возрастающее количество новых книг о судьбе, призвании, самосознании России. По причине невозможности осветить все имеющиеся в данный момент взгляды на содержание русской идеи хотелось бы отметить, что основной чертой всех современных подходов к рассмотрению этого вопроса является апелляция к историческому прошлому страны, точнее вычленению из него периодов, которые могли бы, в зависимости от предпочтений автора концепции, служить идеальной моделью для современности. Таким образом, развитие России анализируется не в целом, а по частям, вследствие чего результаты подобного анализа представляются недостаточно обоснованными и исходящими из ложных посылок, так как зачастую не выявляют реальных причин рассматриваемых явлений. В качестве характерного примера подобного упрощённого подхода к анализу социокультурных трансформаций российского общества уместно проанализировать работу И.Б. Чубайса «Разгаданная Россия».

И.Б. Чубайс, констатируя отсутствие политической воли у властей, настаивает на необходимости русской идеи, которая заполнила бы идеологический вакуум и дала обществу и государству систему координат для дальнейшего развития. И.Б. Чубайс ставит вопрос о русской идее и даёт решение – преемственность.

При этом под «преемственностью» понимается не весь пройденный Россией исторический путь, крайней точкой которого является современная Россия, а преемственность по отношению к дореволюционной царской России. Преемственность по отношению к СССР И.Б. Чубайсом отвергается, а весь период существования Советского государства уподобляется красному фундаменту, придавившему исторические корни России и перекрывшему тем самым возможность черпать новые силы в славном прошлом Российской империи. Советский фундамент, считает Чубайс, должен быть уничтожен. История России становится, таким образом, «разорванной во времени» революцией, которая лишила Россию начала XXI века национальной идеи.

Данный подход свойствен ряду политических и общественных деятелей начала XXI века, которые принимают досоветскую историю России и не принимают советскую её часть. Полагают, что сегодня русской идеи нет, но вызвать её к жизни можно, обратившись к дореволюционному прошлому, с которым нужно восстановить преемственную связь, реанимировав тем самым русскую идею дореволюционного общества, его дореволюционное самосознание на современнм этапе истории России.

Предполагается, что, обретя посредством подобной преемственности национальную идентичность, Россия займёт своё «исконное место» среди европейских государств.

Такой вариант «преемственности» страдает односторонностью европоцентричного взгляда на Россию, не учитывает трансформаций, которым подверглось общество за прошедший с 1917 года период. В подтверждение этого положения можно привести ряд аргументов.

Прежде всего, принимая во внимание концепцию выборочной «преемственности», мы вынуждены искусственно извлечь из российской истории 70-летний период существования СССР.

То есть в очередной раз переписать историю, или, в «лучших»

российских традициях, отречься от неугодного прошлого, не извлекая из него при этом никаких уроков. Отречься от прошлого так же как когда-то пыталась от него отказаться советская власть.

Однако Россия не может быть «разорванной во времени», прежде всего, потому, что нет никаких весомых оснований считать современную нам Российскую Федерацию идейной преемницей царской России. Действительно, после развала СССР власти пытались произвести замену марксистско-ленинской символики Советского государства символикой православно-самодержавной Российской империи. Но опыт нельзя назвать вполне удавшимся.

Символика Российской империи так и не стала единственной неотъемлемой частью народного восприятия родины, а оказалась вплетена в значительно более сложный комплекс символов, значительное место среди которых занимают символы, рождённые СССР. Искусственно обрубая исторические связи современной России с советским прошлым, отрицается влияние, которое изменяло социальную структуру общества и формировало его духовную сферу на протяжении семидесяти лет. Эти семьдесят лет не прошли бесследно и очень сильно изменили общество. Как бы мы ни относились к революции, но она оказалась логичным следствием всей предшествовавшей ей истории и наложила на дальнейшую историю страны слишком большой отпечаток, чтобы её влияние можно было не учитывать при построении новой российской идентичности.

Ещё одним аргументом против концепции русской идеи для XXI столетия, основанной на дореволюционном прошлом России, может служить отличавший русское дореволюционное общество кризис самосознания. Принятие дореволюционных идеалов не учитывает такое же отсутствие более-менее общих представлений о русской идее до 1917-го года, как и после распада СССР. Кризис намного глубже, и корни его не в Октябрьской революции, а в реформах Петра. Не «разорванность России во времени» – по терминологии И.Б. Чубайса, – а «разорванность»

России по терминологии С. Хантингтона – причина трёхсотлетнего кризиса идентичности российского общества, продолжающегося сегодня в более обострённых формах. Если в царской России следы кризиса проявлялись в спорах в среде интеллигенции, западников и славянофилов, и непрагматичной внешней политике, которые в какой-то мере компенсировались патриотизмом и государственной идеологией, то сегодня нет твёрдой идейной формы, которая объединяет членов общества.

Вызывает сомнение убеждённость в том, что «возвращение к себе означает для нас и возвращение в Европу» 386, что истоки России в Европе. Уже П.Я. Чаадаев в первом «философическом письме» весьма основательно и очень искренне показал, почему Россия – не дочь Западной цивилизации. Не имея возможности включаться в дискуссию о принадлежности России к Западу или Востоку в опровержение «западных истоков» России 387, можно указать на работу Н.Я. Данилевского «Россия и Европа», «Пруссачество и социализм», «Закат Европы», «Годы решений»

О. Шпенглера, «Грамматику цивилизаций» Ф. Броделя, «Постижение истории» А. Тойнби, как представителей Запада и многочисленные произведения К.Н. Леонтьева.

Западные истоки России, несомненно, имеют место в контексте истории Киевской Руси, её вечевых демократий и вовлечённости в династические и экономические связи с Западом, но перенос политического центра в Москву коренным образом изменил всю картину. Здесь возникает сложный и чрезвычайно интересный вопрос выявления протоцивилизаций, хронологии цивилизаций.

Вся трагическая сложность формулирования русской идеи состоит в противоречии, внутреннем конфликте русского Чубайс И.Б. Разгаданная Россия: что же будет с Родиной и с нами: опыт филос. публицистики. Москва: АиФ Принт, 2005. С. 50.

европеизма, заключающемся в отсутствии единого, преобладающего в обществе взгляда на культурную идентичность России, её принадлежность к Западу или Востоку при распространённости внешне западных форм быта и сохранении восточного содержания в организации общества. Россия действительно, как выразился Фернан Бродель, «Другая Европа» 388. Русская элита столько веков восхищалась Европой и стремилась к ней, что оказалась не в состоянии видеть своих истоков. Сегодня сама мысль о чуждости западноевропейской цивилизации повергает многих представителей элиты и интеллигенции в шок, так же как это было до 1917 года. В этой связи приходится согласиться с Ф.М.

Достоевским, считавшим, что России никогда не избавиться от духовных чар Европы, и писавшим о любви к Европе и столь же жгучей ненависти к ней. Просто любовь не взаимна и разрушительна. Именно в этой почти наркотической зависимости от западноевропейской культуры кроется главная опасность для российского самосознания, вследствие чего, как считал Н.А. Бердяев, надо прекратить находиться в «сервилистическом отношении к Западной Европе» 389, нужно учиться и адаптировать для себя, перестать рабски перенимать вечно модные в России западные веяния.

Не принимая во внимание неоднозначности влияния вестернизации на самосознание российского общества, И.Б. Чубайс справедливо считает, что в истории России обнаруживается геополитическая связь между количественными и качественными изменениями в обществе. Показателем стратегического успеха или поражения, по его мнению, является «направление, в котором перемещаются столицы и западная граница государства» 390.

Движение на Запад рассматривается как прогресс, движение на Восток – как регресс. Так, перенос политического и культурного центра из Киева в Москву – стратегическое поражение, компенсировавшееся впоследствии основанием Санкт-Петербурга.

Можно согласиться в том, что в плане качественного, материального развития это в какой-то степени действительно было так, но стоит подчеркнуть, что одновременно с продвижением на Запад в Бродель Ф. Грамматика цивилизаций. Москва: Издательство «Весь Мир», 2008. С. 500–545.

Бердяев Н.А. Судьба России: Сочинения. С. 285.

Чубайс И.Б. Разгаданная Россия. С. 94.

обществе всё больше проявлялся кризис самосознания. Расширение территории только усиливало восточные черты социальной организации российского общества.

Модернизация пришла в Россию с Запада, но вся предшествовавшая модернизации духовная и материальная культура, так же как и религиозно-светские традиции монархизма пришли с византийского Востока. Ещё в период хождений «из варяг в греки» славяне попали в культурную орбиту Византии. Впоследствии, с принятием византийского православия, возвышением Москвы и падением Константинополя заданный Востоком путь развития стал русским путём, что упускают из виду многие исследователи русского общества постпетровской эпохи. Россию как духовную дочь Византии и страну, большая часть территории которой располагается в Азии, нельзя оценивать с позиций западноевропейских ценностей и представлений о прогрессе.

Выдвинутая И.Б. Чубайсом концепция русской идеи продолжает укоренившуюся в русской философии традицию создания систем долженствования без учёта многофакторной и противоречивой реальной действительности и одновременно мифологизирует прошлое. В связи с этим следует подчеркнуть, что на России отрицательно сказались мессианские идеи борьбы за освобождение славян, светлое будущее человечества и постоянная оглядка на Европу как на непререкаемый авторитет, что доказывает необходимость отказа от мифологем прошлого, необходимость как можно более прагматичного рассмотрения вопроса о национальном и культурном самосознании России. Важно помнить, что Петровские реформы настолько изменили сознание российского общества, что некоторые исследователи всерьёз полагают, что Россия – западная страна, настолько неочевиден для них русский византизм и непонятны истоки российской государственности и духовной культуры. Европоцентризм порождает предвзятость, которая чрезвычайно пагубно сказывается на анализе российского общества.

Если приверженцы западных ценностей прошлого византизм порицали, то современные европоцентричные исследователи его просто замалчивают, не замечают, часто просто не знают о нём в силу коматозности российской политической культуры.

Тем не менее, русское православие невозможно отделить от Византии. В силу чего, признающие принадлежность России к Западной цивилизации авторы, принимая православие в качестве основного источника русской идентичности, так слабо обосновывают свой взгляд на якобы западные истоки Православной цивилизации, предпочитая не углубляться в происхождение доктрины «Москва – Третий Рим» и акцентировать внимание на норманнской теории происхождения российской государственности, привязывающей Россию к Западу. Часто неосознанно русская историософия сводится, таким образом, к подгонке России под «западные стандарты».