«С. В. Оболенская ИСТОРИЯ ПОВСЕДНЕВНОСТИ В СОВРЕМЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ ФРГ В конце 60-х—начале 70-х годов в исторической науке ФРГ возникло новое направление, именующее ...»

В конце 70-х годов в ФРГ появились первые работы по истории повседневной жизни в годы фашистской диктатуры в Германии. В 80-е годы это просто поток литературы. Историки ищут ответы на социально-психологические загадки германского общества 30-х годов, остающиеся жгучими и актуальными сегодня. Разгадки представляются гарантией против тоталитаризма. Молодые по преимуществу, авторы задаются целью воссоздать повседневную жизнь «маленьких людей» в нацистской Германии, проникнуть в их восприятие и понимание событий 30—40-х годов, объяснить их поведение. Они называют это изучением национал-социализма «снизу и изнутри» 34.

К 30-летию разгрома фашизма и окончания второй мировой войны группа студентов организовала в Бохуме выставку, посвященную сопроНовые научные направления тивлению рабочих Рура в годы гитлеровской диктатуры. Один из самых деятельных устроителей — Д. Пойкерт, тогда студент, подготовил путеводитель по выставке, который через год превратился в книгу о борьбе рабочих Рура 35.

Пойкерт изучил мелкие и мельчайшие проявления протеста рабочих и детали их нонконформистского поведения — на уровне их повседневной жизни и просто быта — например, отказ от пожертвований на зимнюю помощь армии, слушание зарубежного радио, отказ евреев носить желтую звезду и т. п. Книга была подготовлена на основе устных опросов живых свидетелей и изучения архивных материалов, среди которых автор отдавал предпочтение собственным свидетельствам рабочих. В 1981 г. Пойкерт вместе с И. Ройлеке издал также сборник докладов, посвященных различным аспектам жизни подданных гитлеровского рейха. В докладах освещаются колебания жизненного уровня и восприятие этих колебаний населением, изменение в сознании деревенских жителей и изменение семейного климата под влиянием националсоциалистской идеологии и политики36.

Вышедшая в Кёльне в 1983 г. небольшая книга молодого западногерманского историка М. Клауса посвящена истории «Союза немецких девушек» 37. Подход М. Клауса к исследованию ставит его книгу в ряд наиболее перспективных работ в рамках нового направления. Эта работа не о деятельности «Союза немецких девушек» и не просто о членах этого союза, а о субъективных переживаниях и поведении девушек; попытка объяснить кажущиеся странными высказывания сейчас уже старых женщин, знающих о преступлениях фашизма и переживших ужасы войны, но вспоминающих о днях своей юности, проведенных в рядах девичьей гитле-рюгенд, как о чем-то прекрасном. Это и попытка подойти к объяснению того, как фашизм обрел, по выражению Геббельса, «власть над сердцами».

Автор стремится выяснить, каким образом, с помощью каких мер и влияний «Союз немецких девушек» добивался интеграции своих членов в националсоциализм и, с другой стороны, каковы были субъективные переживания девушек в процессе этой интеграции. Его источники — опубликованные воспоминания женщин и неопубликованные рукописи, фильмы, тексты радиои телепередач, пресса, документы «Союза немецких девушек», материалы архивов Мюнхена и Кобленца и т. п. Но главным источником Клауса были, конечно, многочасовые беседы с женщинами.

Автор опросил 49 женщин — бывших членов «Союза немецких девушек», различного возраста, из различных общественных кругов, одиноких и замужних, домашних хозяек и работающих. С 31-ой из них он беседовал лично, записывая беседы, если получал на то согласие, на магнитофонную ленту.

Остальные прислали письменные ответы или беседовали с М. Клаусом по телефону.

Осторожно направляя разговор, М. Клаус стремился добиться максимальной самостоятельности собеседниц — так, чтобы они сами выделили то, что считают главным в своем мировосприятии и самосознании юношеских лет.

С другой стороны, он проанализировал документы «Союза немецких девушек», стремясь выяснить точку зрения его руководителей на задачи С. В. Оболенская. «История повседневности» в историографии ФРГ воспитания молодежи, представление об идеальном образе немецкой девушки.

Сопоставляя эти документы и материалы опроса женщин, Клаус выявляет совпадения и несовпадения в этих двух рядах представлений и приходит к следующим выводам. Идеалы «трех К» были чужды замыслам руководителей «Союза немецких девушек». Они хотели сделать его политической организацией, воспитывающей «политически сознательных» подданных государства. Но в субъективных переживаниях членов союза эта идея не находила никакого отзвука. Все опрошенные женщины — тогда девочки 11 — 14 лет — вступали в союз отнюдь не по убеждению и не по политическим соображениям, а вследствие чисто эмоциональных переживаний: иногда в поисках подруг для общих игр, чаще — в поисках групповой солидарности, групповой защищенности ( « М ы были теперь „мы"», — сказала одна из женщин) 38. Национал-социалистская расовая идеология, которую руководители гитлерюгенд хотели сделать основой мировоззрения девушек, не проникла в их умы. Воспоминания о вере в фюрера и любви к нему, о любви к родине, к Германии звучат в рассказах женщин. Находили понимание и переживались как радость требования верности фюреру, готовности к самопожертвованию. Быть нужными обществу и готовыми ему служить — одна из главных добродетелей гитлерюгенд; она вызывала воодушевление 39.

Но убежденными национал-социалистками девушки явно не стали. Многие испытывали безотчетный страх перед евреями, коммунистами или чернокожими американцами, но вовсе не все и не всегда, как повелевал долг, рассматривали евреев как врагов народа и, случалось, не выдавали спрятавшихся, как было предписано. Нарушая строжайшие запреты, они беседовали с работницами, пригнанными из оккупированных стран. Несмотря на все усилия союза предельно идеологизировать сознание девушек, идеология не срабатывала до конца на уровне повседневной жизни и обыденного сознания. Чувство долга, восторг перед фюрером, как вспоминают женщины, часто отступали перед простой человечностью.

Однако другие предписания национал-социалистского руководства девушки воспринимали охотно и сознательно. Идеи о физическом воспитании, о крайней, почти аскетической, простоте в одежде и вообще во внешности, о рациональном питании, вообще о «простой и естественной жизни» они принимали с доверием, и аскетизм становился частью их существа.

Сексуальность была здесь табуирована, чувственные радости трактовались как «еврейская и большевистская похотливость». Девушки охотно воспринимали идею о простых и чисто дружеских отношениях с мужчинами, без примеси секса, который, как они вспоминают, казался им чем-то таинственным, низменным и излишним. Представление о «чистоте», «расовой избранности» связывалось с отдаленной перспективой материнства — исключительно в браке — и воспитании здоровых детей ради будущего Германии.

Итак, заключает М. Клаус, «девушки, хотя и бессознательно, но добровольно подчинялись давлению союза, что и позволило ему интегрировать их в национал-социализм. За это они получили призрачное счастье единства и ощущение идентичности. Девушки вовсе не были шизофреничками, сумасшедшими; напротив, они действовали так, как им представлялось разумным, ради обретения уверенности в себе и удовлетворения своих жизненных потребностей... Они позволили себя обмануть, но не сознавали обмана. Они были действующими лицами и объектом действий других, инструментами и дирижерами, „преступницами" и жертвами40 в одно и то же время».

Ю. Кокка признает заслуги «историков повседневности» в изучении жизни простых людей при фашизме. Он полагает, что благодаря их работам картина превращается из черно-белой в цветную, что существенно меняет наши представления. Возникает возможность приблизиться к пониманию коллективной психологии немцев эпохи фашизма, хотя бы отчасти объяснить их поведение — конформизм или нонконформизм, трусость или отвагу 41.

Кокка приводит в своей статье удачные слова X. Шефера, автора книги о жизни берлинцев в годы второй мировой войны42, характеризующие состояние сознания подданного «третьего рейха», — «расколотое сознание». В политике гитлеровского режима, пишет Шефер, соединялись противоположные требования. С одной стороны, от подданных рейха требовалось как будто бы активное участие в политической жизни, во всяком случае, осознание своего долга перед государством; с другой — поощрялось погружение в изолированную среду семьи, в частную жизнь. На деле репрессии ослабляли или разрушали всякую активность людей. Деятельность всеохватывающего бюрократического государственного аппарата вела к уничтожению традиционной общественной и политической культуры. Деполитизация, распад прежних связей, свертывание человеческого общения до рамок ближайшего окружения, уход в частную жизнь создавали некую атомизацию жизни, разрыв между повседневной действительностью, обыденным сознанием и общественными событиями. В результате ослаблялись или разрушались основы возможного сопротивления.

Другой вывод — система фашизма не создала тоталитарного общества в полном смысле этого слова. Жизнь была более сложна и многослойна, чем принято считать. Несмотря на слежку и преследования, возможности нонконформистского поведения отдельных людей (в основном это были все же те, кто в прошлом был связан с рабочим движением) существовали.

Тематика исследований по истории фашизма с точки зрения «истории повседневности» в последнее время расширилась. Появились работы о школе в годы национал-социализма, о жизни молодежи и ее оппозиционном поведении, об альтернативной молодежной субкультуре в гитлеровской Германии 43.

Конечно, на волне интереса к «истории повседневности» сейчас выплыло немало работ (особенно это касается местной и региональной истор и и ), не вносящих ничего существенно нового в понимание фашизма. Но даже и в этом случае большое значение имеет публикация документов и воспоминаний. Их убедительность побуждает историка выйти за рамки отдельных документов и попытаться интерпретировать коллективный опыт и его значение для изменения в коллективном сознании. Кроме того, С. В. Оболенская. «История повседневности» в историографии ФРГ как подчеркивают историки ФРГ, подготовка таких работ имеет особое значение для развития исторического сознания граждан: ведь в ней принимают участие рабочие, профсоюзные активисты, студенты, школьники, домохозяйки.

Интерес к «истории повседневности» в ФРГ растет, работ выходит множество, особенно в самые последние годы. В 1984 г. 35-й съезд «Союза историков Германии» и «Союза учителей истории Германии» был посвящен теме «Условия жизни, менталитет и формы действия в истории»; в выступлениях участников съезда красной нитью проходила мысль о необходимости расширить изучение «истории повседневности» 44. Избранный на этом съезде председателем «Союза историков Германии» профессор Кёльнского университета К. Майер на 16-м конгрессе исторических наук в Штутгарте в 1985 г. назвал изучение «истории повседневности» одним из главных достижений послевоенной западногерманской историографии, наряду с развитием социальной истории, исторической антропологии, изучением ментальности и обращением к теориям К. Маркса и М. Вебера.

По мнению многих историков и критиков «истории снизу», это направление внесло новые импульсы в немецкую историческую науку, заставило обратиться к новым темам и проблемам. В этом смысле его влияние чувствуется во всех областях исторических исследований.

Однако «история повседневности» часто вызывает весьма критическое и ироническое отношение, особенно со стороны представителей «социальноисторической науки». Они недовольны тем, чем приверженцы нового направления особенно гордятся — «демократизацией науки» — ив смысле предмета исследований, и в смысле привлечения к занятиям историей любителей, студентов и школьников. Критики упрекают «историю снизу» в том, что она таким образом «размывает» настоящую историческую науку.

Между тем «историки повседневности» понимают «демократизацию науки»