«1 АЛГЕБРА РОДСТВА РОДСТВО СИСТЕМЫ РОДСТВА СИСТЕМЫ ТЕРМИНОВ РОДСТВА Выпуск 6 Санкт–Петербург 2001 2 Cogito ergo progigno Г.В. Дзибель Феномен родства: Пролегомены к ...»

В качестве материала к дискуссии на эту тему, развернувшейся в АР-3, приведем ответ девушки хопи на вопрос о том, почему она, в дополнение к своим обязанностям в родном доме, помогает еще и сестре своей матери (терминологически тождественной «матери»): «Потому что она – наша мать. Белому человеку этого не понять» [1271, c. 364].

Почти буквально эту же мысль повторяет в своей автобиографии индеец-лакота Хромой Олень: «У индейцев дети зовут свою тетку [по матери. – Г.Д.] “матерью” не просто из вежливости, а потому что тетка относится к ним как мать» [1607a, c. 34]. (В последнем случае, правда, нельзя исключить ни вторичное переосмысление семантики лакотских ТР в их отличии от английских, ни влияние этнографической литературы на переводчика и соавтора автобиографии Р.Эрдоша, на что в другом контексте обращает внимание литературный критик Дж.Райс [1931]). Ср. также: у бушменов-хам ТР ibbo (букв. «наш отец») употреблялся в тех случаях, когда европеец сказал бы «мой отец», и заимствование у буров молодым поколением бушменов слова tata для обозначения «моего отца» вызывало сожаление у лиц старшего поколения (по: [1115, c. 194]).

Последние два случая, возможно, имеют генетическую связь с ВТР и реинкарнационным комплексом дравидов Индии. Cчитается, что в земледельческой зоне Средней Азии предшественниками индоиранцев были протодравиды, идентифицируемые по анауской культуре южного Туркменистана (V–IV тыс. до н.э.) [718, c. 38]. У дравидов реинкарнационный комплекс хорошо развит (см.: [1864]), поэтому представления о реинкарнации у туркмен и таджиков, возможно, являются следствием влияния дравидского субстрата.

М.О.Косвен сравнивает институт «возвращения детей» мужскому сиблингу матери или деду с обычаем «возвращения невесты» [451, c. 11-15; 452]. Например, у мордвы через одну-две недели после свадьбы за невестой приезжали ее братья и отвозили в родительский дом, где она оставалась до месяца [323, c. 307-308; 922, c. 45]. Обычай «возвращения домой»

является неотъемлемым компонентом свадьбы у мордвы, удмуртов, марийцев, башкир, бурят, эвенков, уйгуров, туркмен, турок, осетин, грузин, чеченцев [451; 561, c. 62-64; 942, c. 39; 739, c. 434; 589, c. 74; 782, c. 252]. По письменным источникам он известен у тюрковтеле [10, c. 297] и огузов [782, c. 252]. Возвращение невесты домой широко практиковалось на Балканах (греки, болгары, албанцы и др.) [956, c. 91; 379, c. 203; 37, c. 224-225]. На Балканах и Карпатах этот обычай лег в основу ряда фольклорных сюжетов на мотив «Приход мертвого брата» [954, c. 25-26; 955, c. 143; 325]. Наконец, тот же свадебный обычай встречаем у кагоро, камуку и тив Нигерии [1419, c. 98; 1420, c. 68; 1130, c. 63].

Cр. сообщение о сонгай (Западная Африка): «L’anctre est reprsent comme une sorte d’tre hybride, la foi sur-homme et enfant…» [1960, c. 53].

Отголосок той же ритуальной практики можно усмотреть в обычае коми слегка раскачивать на сосновой жерди гроб с покойником перед тем, как опустить его в могилу [982, с.

89].

У русских Новгородской губ. при наречении имени по святцам родители перечисляли ряд имен святых и по крику ребенка определяли имя (РЭМ, архив Тенишева, д.

781, л. 8). В этом обычае логично видеть христианское переосмыление древней нормы наречения ребенка по родственникам.

В плане комплементарности различий между реинкарнацией и адопцией любопытно противоположное отношение к этим идеям в буддизме и христианстве. В буддизме, в продолжение шаманства (?), идея реинкарнации имеет космическое значение (см.: [341]). В то же время в христианстве реинкарнационная идея была, как известно, запрещена на V Вселенском конгрессе в Константинополе в 533 г. н.э., тогда как священная адопция (греч.

huiotesia), т.е. духовное перерождение, составляет в апостольских писаниях главный способ передачи природы связи между христианским Богом и верующими (см.: [2147]).

Некоторые исследователи [1249; 2186] предполагают, что функция регулирования брачных связей этими индейскими институтами была утрачена вместе с нормой обязательного кросскузенного брака, но надежных свидетельств этому нет (см. 10.10.2.).

У мордвы-мокши дети на поминках ломали дужку (вилообразную птичью кость). Так они гадали, чей дед или бабка раньше умрет [322, c. 31]. Этот обычай сопоставим с представлением бамбара (Зап.Африка) о том, что дед, дергая внука за уши, помогает ему расти, а внук, дергая деда за уши, способствует его смерти [2160, c. 78]. Сходные поверья имеются у многих африканских этносов [871, c. 36-37; 689, c. 87]. Они соседствуют с аво- и сенексореципрокностью в CТР. У атсугеви (Сев. Америка) Р3 и Д3 называются asmuk «мое ухо», хотя там считается, что родственник, названный этим ТР, будет всегда сообщать человеку о грозящей ему опасности [1347, c. 351].

Находимые в земле горшки айны приписывали мифическому народу тоньчи, который айны вытеснили в результате войн. Видимо, название этого народа как-то связано с обскоугор. тонгх «череп» (cр.: эвенкийское название юкагиров тонг-джон, этноним тунгус, монг. tenggri «небо, высшее божество», корей. Тангун – легендарный предок). Связь с монг.

tenggri и корей. Тангун проясняется после сопоставления с представлением тайваньских цалисенов о том, что такие горшки священны, так как они упали с неба и из них вышли предки [1007, c. 582-583].

Cр.: у кетов изображение умершего (дангольс) делали после того, как человек увидит во сне умершего родственника [812, c. 165]; а у саамов, когда женщине приходило время рожать, во сне ей являлся предок и сообщал о том, кто из умерших воплотится в будущем ребенке [935, c. 290].

Взгляд на возраст как на биологическую (т.е. возраст, отсчитываемый с момента рождения) и социальную (т.е. возраст, отсчитываемый с социально значимого этапа жизни) категорию не учитывает, помимо реинкарнационной концепции, такие факты, как тюрко-монгольский и корейский обычай исчислять возраст с учетом внутриутробного развития [173, c.

131].

Возможно, что некогда CТР оромо была сходна с CТР гураге (так же, как и оромо, говорящих на языке афразийской семьи) – единственной (наряду с койсанскими) CТР в Африке, которая характеризуется среднереципрокностью и МО.

У ряда этносов известны представления о том, что душа при каждой новой инкарнации меняет пол (cр.: удэгейцы [677, c. 212; 676, c. 104], орочи [13, c. 329-330]). (Cр.: у ангами-нага в голове человека живет дух rhopfu, который по своей природе женский [995, c.

185-186]). Напротив, у хайсла и других матрилатеральных групп Северо-Запада Америки пол донора души и реципиента души всегда один и тот же [1452, c. 198]. МКО в СТР основывается на своего рода концептуальном травестизме, обнаруживающем параллели с травестизмом в сфере культуры. Последний также имеет киральные формы, а именно принятие мужчинами женских стереотипов поведения, с одной стороны, и принятие женщинами мужских форм поведения – с другой.

Для марийцев не исключено тюркское влияние, так как в конструкциях аваже «его мать», ачаже «его отец» формант -же (-жо, -шо, -ше) – показатель 3 л. ед.ч., а также сам термин ача, заимствованы из чувашского языка [919, с. 33].

Образ птицы восходит к древнеиранской традиции, где известна вещая орлоподобная птица Симург. В пехлевийских текстах VI в. говорится, что Симург (Сэнмурв) обитает «на дереве всех семян, исцеляющем от зла», и что рыба Кара всегда кружит вокруг дерева и защищает птицу от жабы и других вредоносных [885, c. 11-12] (cр. с обскоугорским сюжетом).

Мотив выноса птицей человека в верхний мир обнаруживает параллель в майясской танатологии. Согласно представлениям майя, душу человека через 819 дней после смерти выносит из преисподней в клюве Аист, после чего она попадает в утробу женщины [135, c.

70] (cр.: нивхи втыкали в надгробный домик перья орла, необходимые для благополучного прибытия на тот свет [1006, c. 732]). Образ птицы на вершине дерева имеет широкое распространение в Мезоамерике (Кецаль с головой бога дождя на рельефах Паленке, Сокол в эпосе киче и юкатеков, Аист в текстах на сосудах) [135, c. 71].

Евразийский мотив «разорителя орлиных гнезд» может иметь (наряду с другими) реинкарнационную подоснову (cм. прим. 283 о представлениях майя). Исходя из этого предположения, поддается объяснению наличие в армянском имени небесной птицы форманта hawg (Sinamahawg), который можно сопоставить с арм. haw «дед» (cр.: тюрк. ajы «творец», «гром», «дед» как эпитет орла [1006, c. 721-722], а также древнеиндийскую традицию нарекать мифических персонажей иденонимами и конструировать фенонимы из иденонимов в сочетании с именами мифических персонажей, например, cem-pul-cey «красный сын прекрасной птицы», где под птицей подразумевается Гаруда [29, c. 45]).

Отдельную ветвь данной мифологемы составляет мотив рождения из яйца зловредных существ-чудовищ: Тифона в греческих мифах, западноевропейского Василиска, славянского Рарога, литовского Айтвараса и др. [875, c. 89]. В древнеиндийском мифе две сестры Кадру и Винату снесли яйца: у Кадру через пятьсот лет вылупились тысяча могучих змеев, а у Винату из одного яйца родилась небесная птица Гаруда [490, c.56]. У русских считалось, что петух старше семи лет может снести яйцо, из которого родится огненный Змей. Cр. также сюжет о Кощеевой смерти, хранящейся в яйце [875, c. 89].

Cр.: в эпосе киче «Пополь-Вух» вторая пара близнецов была зачата от семени (или слюны) повешенной на дерево отрубленной головы героя-полубога Хун-Хун-ахпу [700, c.

38-40, 45; 135, c. 71].

За пределами евразийско-африканского ареала мотив творения мира из яйца практически неизвестен. Среди сюжетов, принадлежащих этому кругу, отметим миф полинезийцев, в котором рассказывается о том, что божество в виде птицы отложило на воде яйцо, из которого образовались Гавайские о-ва [377, c. 347]. В Австралии у унгариньин был записан следующий миф: Клинохвостый Орел положил два яйца в свое гнездо на вершине дерева. Пока он охотился на кенгуру, голубь выбросил яйца на землю и сел на них. Орел вернулся, не нашел яиц, но, увидев голубя, все понял. Он погнался за ним, но поймать не сумел.

Тем временем друг голубя сова Дьюнггум бумерангом убил орла, а яйца превратились в два камня [1683, c. 118]. В другом австралийском племени рассказывали, что журавль бросил яйцо в небо, оно разбилось и из него возникло солнце [875, c. 93, прим. 37]. В Австралии (например, у камиларои) известны ритуалы инициации, частью которых является сооружение гнезда небесной птицы [1717, c. 417], что в точности повторяет инициационные обряды индейцев-же (в частности, каяпо). У папуасов-мбовамб рассказывается миф о том, как девушка нашла в лесу гнездо, свитое из прутьев кустарника мунт с птичьим яйцом на подстилке из листьев внутри.