«1 АЛГЕБРА РОДСТВА РОДСТВО СИСТЕМЫ РОДСТВА СИСТЕМЫ ТЕРМИНОВ РОДСТВА Выпуск 6 Санкт–Петербург 2001 2 Cogito ergo progigno Г.В. Дзибель Феномен родства: Пролегомены к ...»

У индейцев-хопи детей с раннего детства приучали к тому, что Качина действительно боги, являющиеся в селение каждый год и наказывающие детей за непослушание. И только во время обряда инициации (т.е. в 7-10 лет) ребенок узнавал, что под масками Качина скрываются реальные люди – его родственники-мужчины. Одна из женщин-хопи так описывала психологические последствия такого открытия: «Всю ночь я рыдала, уткнувшись в овечью шкуру. Я поняла, как жестоко была обманута. Как после этого я буду опять смотреть на то, как пляшут Качина? Я ненавидела родителей, мне казалось, что никогда больше я не поверю в эти басни. Неужели Боги действительно танцуют перед хопи, как те утверждают, а людей действительно ждет жизнь после смерти?! Мне невыносимо было смотреть, как обманывают других детей, меня бесило, когда мне говорили, что теперь я уже взрослая и должна вести себя как подобает взрослой. Но я боялась рассказать другим правду, зная, что за это меня исхлещут до смерти. Теперь-то я знаю, что лучшего способа научить детей уму-разуму нет, но прошел немалый срок прежде чем я это поняла. Надеюсь, моим детям не придется пережить подобное» [1271, c. 364, прим. 17].

Cр. в этой связи иденоглифы – первобытные татуировки как знаки принадлежности к возрастному, брачному классу, а также телесные знаки (точки, линии), выполнявшие роль «терминов родства» у южноамериканских ботокудов-кайнганг (cм.: [1475]). Иденоглифы можно противопоставить фенемам как идентификационно значимым телесным признакам, cреди которых важную роль играют родимые пятна, используемые некоторыми группами в качестве идентификаторов реинкарнировавшегося предка и фигурирующих в эпосе как средства признания героями своего родства (например, в некоторых вариантах мотива борьбы Ильи Муромца с сыном) (см., например: [882, c. 138; 78, c. 116-117]).

Ср.: «У всех теоретиков системы и у философов поразительно схожи сами определения понятия системы, хотя ни у тех, ни у других это понятие не имеет действенного значения как инструмент, облегчающий конкретную исследовательскую работу» [36, с. 24].

П.К.Анохин, стремясь феноменологически нейтральное понятие системы сделать более активным и каузальным, заменяет термин «взаимодействие» неологизмом «взаимосодействие» и ставит во главу угла понятие результата: «Системой можно назвать только такой комплекс избирательно вовлеченных компонентов, у которых взаимодействие и взаимоотношение приобретают характер взаимосодействия компонентов на получение фокусированного полезного результата» [36, с. 33]. К такому выводу ученый пришел в экспериментальной лаборатории, изучая конкретные процессы компенсаторного регулирования. Взаимную открытость элементов у М.Хайдеггера можно сравнить с понятием «взаимосодействия» у физиолога П.К.Анохина.

М.М.Бахтин в работе «К философии поступка» [84] пришел к тому же выводу, что и Н.Луман: каждое человеческое действие обладает статусом знака. Б.Малиновский отмечал, что «слова являются составной частью действия и тождественны действию» [1706, c. 9]. Ту же мысль высказывала и О.М.Фрейденберг относительно ритуала: «Всякое слово тождественно действию; всякое название есть воспроизведение действия» [934, с. 104].

Ср. мысль М.М.Бахтина, перекликающуюся с онтологией М.Хайдеггера: «Не-я во мне, то есть бытие во мне, нечто большее меня во мне» [85, c. 371; выделено в оригинале].

В несколько ином контексте та же идея присутствует уже у Б.Малиновского, который писал относительно «отцовства» у тробрианцев: «До сих пор я пользовался словом «отец», когда указывал на то родственное отношение, которое обнаруживается в обществе тробрианцев, но читателю должно было понятно, что это слово должно быть взято не с теми разнообразными юридическими, моральными или биологическими импликациями, которые оно имеет у нас, а в смысле, сугубо специфичным для общества, с которым мы имеем дело.

Чтобы избежать реального искажения лучше всего было бы пользоваться не нашим словом «отец», а местным tama и говорить не об «отцовстве», а об «отношении tama» [1702, c. 15].

Согласно статистике А.Хорнборга, из 48 обследованных этносов тропической Южной Америки такую форму наследования имеют 28 этносов [1509, c. 185, прим. 11].

О необходимости согласования фаз развития СР со стадиальностью менталитета см.:

[695; 696].

«Она [форма родства. – Г.Д.] является действительной необходимостью для всех без исключения, ибо каждое родственное отношение глубоко личностно для Эго» [1773, c. 15].

Ср. наблюдение М.Мерло-Понти о том, что во времени, как и в пространстве, имеется уровень проносящихся «перед носом» движущегося субъекта предметов и уровень предметов, застывших на горизонте [596, c. 531].

В этой сказке люди не могли посчитать всех членов своей компании, потому что каждый, кто брался за счет, забывал посчитать самого себя. Помог прохожий, посоветовавший им ткнуться носами в землю и пересчитать ямки.

В качестве параллели предлагаемой модели эволюции СР приведем мысль В.Н.Топорова об эволюции организации пространства в архаическом искусстве: «Коренное отличие “искусства” палеолитической эпохи от искусства эпохи “мирового дерева” заключается в следующем: если в палеолитической живописи отсутствие организации внутри каждого отдельного рисунка…компенсировалась организацией всей данной совокупности рисунков, обусловленной структурой подземного святилища…, то в искусстве эпохи “мирового дерева” организация извне вводится в изобразительное пространство…, оно приобретает черту идеально организованной системы, которая моделирует и статические и динамические аспекты бытия…» [877, c. 95; выделено мной. – Г.Д.].

Ср.: миф как повествовательный текст и миф как «парадигматическая единица, для которой повествовательный текст… является только реализацией» [75, c. 234].

Ср.: у Н.М.Гиренко: «Если исходить из первичности хозяйственной основы, то можно сказать, что на ранних стадиях родственник – тот, кто член хозяйственного коллектива, а на поздних – причастен к хозяйству тот, кто является родственником. Это – переход от превалирования хозяйства к возникновению родства как юридической нормы [231, c. 25;

курсив мой. – Г.Д.] (см. также: [235, c. 103]).

В качестве примера экономического обмена как основы родственно-свойственной связи приведем следующее описание СР ньякьюса: «Пока не передан скот, – говорят ньякьюса, – между группой мужа и группой жены нет родства (ubukamu). “Жена, за которую не был отдан скот, не является моей родственницей (unkamu)… Среди нас скот – это и есть родство (Uswe ubukamu syo nombe)”» [2205, c. 121].

Здесь уместно вспомнить современника Л.Г.Моргана Н.-Д.Фюстель де Куланжа, который в книге «Древний город» (1864) выдвинул теорию, согласно которой в древности (он имел в виду прежде всего Грецию, Рим и ведическую Индию) «домашнее почитание предков и составляло родство» [1341a, c. 58 и далее].

Ср.: «…Предельная возможность смерти – это способ бытия Dasein, при котором оно просто-напросто отбрасывается к себе самому, – целиком и полностью, так что даже событие [т.е. рождение в нашей системе интерпретации М.Хайдеггера. – Г.Д.] в его конкретности становится иррелевантным» [940, c. 335].

Неоднократно отмеченные уникальные способности человека к адаптации к любой естественной среде следует понимать не как специальное свойство человека как вида, явившееся результатом его эволюции, а как условие и принцип эволюции живой природы как таковой, заставляющие переосмыслить общую эволюцию как частную эпистенцию.

М.Хайдеггер особо обращает внимание на то, что под установлением границы следует понимать не отрезание, а собирание; и что «граница является тем, исходя откуда и в чем нечто начинается, распускается в качестве того, что оно есть» [941, c. 127].

Нередко можно встретить утверждение, что в «социальном организме родства» основу составляет половозрастной дуализм [231], хотя у того же автора присутствует идея пересечения «половозрасной дуальности» с «локальной дуальностью» в смысле «наша – не наша группа» [231, c. 25]. Понятие локальной дуальности приближается к нашему пониманию категории поколения.

В рамках традиции или моды на «прелогическое» мышление об этом еще писала в 1924 г. Л.Аксельрод: «Незнание законов и содержания собственной духовной природы приводит его [дикаря. – Г.Д.] к тому, что он отделяет свою психическую жизнь от самого себя, удваивает чувcтсвенно воспринимаемый реальный мир и самого себя…» [18, c. 112] (см. также: [1009, c. 2-3]). Не писала она только о том, что цивилизованный человек делает то же самое, но в другом месте (или точнее: на другом витке места).

Ср.: у П.Л.Белкова: «В системе современных представлений о родстве [т.е. в «описательной» СР. – Г.Д.] “растворена”, “зашифрована” в разъятом виде идея “локального” родства» [96, c. 75].

Как известно, К.Леви-Стросс выступил яростным противником теории «прелогического» мышления Л.Леви-Брюля и доказывал, что тотемистические представления и мифологические повествования основываются на тех же мыслительных операциях, что и формальная логика. Просто они оперируют разным материалом:

понятийное мышление работает с понятиями, а мифологическое мышление работает с образами окружающего мира – животными видами, орудиями труда, частями тела и т.п.

Мифотворчество – это и есть наглядно-ситуативный способ обобщения [720а, c. 67]. По нашему мнению, отличия между «первобытным» мышлением и «цивилизованным»

являются не просто «щепками» технологического прогресса, меняющего материальные средства мыслительных операций, а отражают глубинные трансформации в структурах адаптации человеческих особей друг к другу, которые параллельно вызывают к жизни и технологические изменения.

Разграничение предмета языка и предмета речи выражается в традиции рассмотрения семантического плана языка как неоднородного и структурированного (ср.: «значение» и «смысл» у Г.Фреге, «экстенсионал» и «интенсионал» у Р.Карнапа, «референция» и «значение» у У.Куайна, «денотат» и «сигнификат» у А.Черча, «форма плана содержания» и «субстанция плана содержания» у Л.Ельмслева, «семиотика» и «семантика» у Э.Бенвениста).

Эти элементы также известны как «индексы» [1884], «эгоцентрические частицы» [725, c. 119-127; 44], «знаково-возвратные слова» [734, c. 130], «дейктические слова» [41; 462], «подвижные определители» [873], «дейктонимы» [8]. Термин «дейктоним» представляется наиболее удачным.

Примечательно в данной связи частое соотнесение в различных языках пространственно-временных лексем с частями человеческого тела (см., например: [1633]).

Ср.: «По своей действительной сущности язык есть нечто постоянное и вместе с тем в каждый момент преходящее. Даже его фиксация посредством письма представляет собой далеко не совершенное мумиеобразное состояние, которое предполагает воссоздание его в живой речи. Язык есть не продукт деятельности (Ergon), а деятельность (Energeia). Его истинное определение может быть поэтому только генетическим. Язык представляет собой постоянно возобновляющуюся работу духа, направленную на то, чтобы сделать артикулируемый звук пригодным для выражения мысли» [260, c. 70]).

Ту же мысль высказывала и О.М.Фрейденберг относительно ритуала: «Всякое слово тождественно действию; всякое название есть воспроизведение действия» [934, с. 104].

Показательны в этой связм названия серийных лексикологических исследований.

Например, из под пера О.Н.Трубачева выходят такие работы: «История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя» (1959), «Происхождение названий домашних животных в славянских языках» (1960), «Из истории названий каш в славянских языках» (1960). Серия махачкалинских сборников под общим названием «Проблемы отраслевой лексики дагестанских языков» включает в себя такие выпуски, как «Термины родства и свойства» (1985), «Соматические термины» (1986), «Названия деревьев, трав, кустарников» (1989).