«Кризис и динамика социальных настроений Электронный ресурс URL: Перепечатка с сайта Института социологии РАН ...»

В. В. Петухов

Кризис и динамика социальных

настроений

Электронный ресурс

URL: http://www.civisbook.ru/files/File/krizis_i_dinamika.pdf

Перепечатка с сайта Института

социологии РАН http://www.isras.ru/

Кризис и динамика социальных настроений

В.В. ПЕТУХОВ

Исследования последних лет свидетельствуют, что российское общество за

последние 15–20 лет заметно изменилось. Эти изменения коснулись прежде всего мировосприятия россиян, которые сегодня сталкиваются с совершенно иными проблемами и вызовами, чем ранее. Особенно отчетливо это проявилось в конце 2008– 2009 гг., причем не только из-за экономического кризиса, но и вследствие исчерпанности многих форм и методов организации социальной жизни, деградации демократических институтов, снижения уровня социальной мобильности и политического участия россиян.

Настоящая статья подготовлена на основе социологических исследований Института социологии РАН, других социологических центров и посвящена анализу динамики массовых настроений именно на этом, во многом переломном для страны рубеже, таящем в себе как новые возможности, так и новые угрозы.

Ключевые слова: адаптация системы власти, архаизация сознания, разница в материальной обеспеченности населения, субкультуры в современной России 1.Посткоммуническая трансформация России: восприятие экспертов и населения Прошедшие два десятилетия в современной российской истории ознаменовались глубокими переменами в политической жизни и социально-экономических отношениях. Но, несмотря на масштабность этих изменений, посткоммунистическая Россия до сих пор характеризуется многими отечественными и зарубежными аналитиками как общество «переходного типа», перспективы дальнейшей эволюции которого представляются весьма неопределенными. Финансово-экономический кризис эту неопределенность усилил. Это касается не только отдельных достижений и промахов властей, неизбежных в условиях качественно новой ситуации, но и главных вопросов жизни общества, связанных с перспективами страны в целом. Одновременно он обнажил то, что было видно многим и раньше: концентрация власти на ее верхних этажах при очевидной слабости и неэффективности других «несущих» конструкций политической системы, экономических и социальных институтов начинает представлять серьезную угрозу для настоящего и будущего России. В этой связи многие эксперты полагают, что кризис станет хорошим поводом отказаться от излишней централизации власти и принятия ключевых решений, вновь вернет интерес как общества, так и власти к человеческому измерению демократии, к тому, что принято называть гражданским обществом.

Так, главный редактор «Независимой газеты» К. Ремчуков полагает, что в настоящее время требуется адекватная новым вызовам адаптация системы власти, расширение реальной демократии, способной подтягивать толковых, неравнодушных людей для решения серьезных проблем развития. Возрастающей неопределенности системы, ее энтропии можно противопоставить только «впрыск» в нее новой энергии людей, которая может высвободиться только в благоприятных для личности условиях подлинной демократии [Ремчуков 2009].

Возникает, однако, закономерный вопрос: возможно ли после того, что происходило в стране последние 10–15 лет, раскрепостить энергию россиян, вернуть им доверие к демократии, к ее базовым ценностям и институтам, вновь вовлечь в общественную и политическую жизнь страны? Этот вопрос имеет и более широкий контекст: является ли Россия современным обществом, и если да, то обладает ли она человеческим потенциалом, адекватным потребностям этого общества? Ведь наличие в обществе формальных институтов рынка и демократии еще не означает его «современности», так же как нет жесткой корреляции между появлением указанных институтов и соответствующей социокультурной трансформацией.

Не случайно, характер влияния новых условий специалистами оценивается поразному, зачастую с прямо противоположных позиций. Одни исследователи, как, например, известный польский социолог П. Штомпка, подчеркивают, что движение по пути реформ ведет, хотя и с серьезными издержками, к преодолению «антидемократического синдрома» (страха перемен, настороженности и недоверия ко всему новому, нежелания нести ответственность за себя и безынициативности) [Штомпка 2001, с. 6]. Примерно об этом же говорят известные российские социологи Т. Кутковец и И. Клямкин, подчеркивая, в частности, что вектор развития российского общества, вопреки распространенному мнению, явно направлен в сторону, противоположную традиционализму. Общество все больше отторгает отношение к себе как к пассивному объекту государственного управления и государственной опеки.

А представления о «народе-овоще», состоящем из инертных, пассивных и ленивых людей, неспособных на самостоятельную и ответственную инициативу, – миф [Кутковец, Клямкин 2005, с. 51–52].

Напротив, другие российские ученые, в частности В. Федотова, в происходящих в стране процессах видят прежде всего архаизацию сознания и поведения очень многих людей, причем осуществляемую с подачи власти в обмен на лояльность. По мнению Федотовой, Россия получила такой «удар капитализма», от которого она не в состоянии оправиться до сих пор. Отсюда – посттоталитарная травма, посттоталитарная апатия, выражаемая в синдроме недоверия, мрачном взгляде на будущее, ностальгии по прошлому, которая радикально отличается от «пресыщенной апатии» Запада [Федотова 2005, с. 41]. Н. Патрушев обращает внимание на то, что россиянам в массе своей присуще стремление пользоваться благами современной цивилизации, которое, однако, не сопровождается стремлением что-то менять в жизни и прежде всего – господствующие нормы и привычный образ жизни. То есть он фиксирует почти то же самое, что и Федотова: не преодоление «посттоталитарной травмы», а пассивное приспособление и адаптация к ней [Патрушев 2006, с. 329].

Наконец, довольно широко распространена точка зрения, согласно которой произошедшие в стране перемены хотя и существенно изменили социальную структуру общества, но не привели ни к появлению сильного, многочисленного среднего класса, ни к повышению социальной и политической интеграции общества.

Наоборот, общество распадается на сегменты, фрагментируется. Основная масса населения продолжает существовать в рамках традиционной модели жизнеустройства, но одновременно появляются островки современности, прежде всего в мегаполисах.

В частности, О.И. Шкаратан в своих работах обращает внимание на то, что в постсоветской России при том типе власти и собственности, который в ней сложился, современного среднего класса просто не может быть; а те слои, которые теоретически могли бы составить его основу, прежде всего предприниматели и профессионалы, оказались в самом сложном положении [Шкаратан 2005].

Итак, процессы, происходящие в обществе за последние десятилетия, дают пищу для самых разных интерпретаций и оценок. Тем не менее неоспоримым фактом является то, что даже по сравнению с серединой и концом 1990-х годов сегодняшняя Россия – во многом другая страна, сталкивающаяся с совершенно иными проблемами и вызовами, чем ранее.

Как социальная практика, так и исследования последних лет свидетельствуют о том, что Россия «нулевых» уверенно вышла на траекторию стабильного экономического и социального развития, а многие страхи, которые довлели над страной 10–15 лет назад – опасения распада страны, гражданской войны, экономического коллапса и т. д., – остались в прошлом. Восьмилетний экономический рост обусловил также заметный рост доходов населения. Так, доля россиян, относящих себя к среднеобеспеченным, по сравнению с постдефолтным периодом (осень 1998 г.), практически удвоилась (с 22 до 49%). Причем впервые за 10 лет число людей, считающих себя среднеобеспеченными, превысило долю низкообеспеченных. Также заметно сократилось число тех, кто отнес себя к живущим за чертой бедности, – с 20% до 3% (см. рис. 1).

Рис. 1. Динамика уровня материально обеспечения россиян (закрытый вопрос, один вариант ответа), % Источник: Мониторинговые исследования ИС РАН/ Безусловно, среднеобеспеченные слои – это еще не средний класс в общепринятом смысле. Тем не менее бытовавшее в некоторых российских и зарубежных экспертных кругах мнение о России как стране бедных, инертных людей, у которых доминируют патерналистские установки и ориентации, уже не соответствовало действительности. У нас по-прежнему было много бедных и еще больше малообеспеченных. Но уходил в прошлое позорный для любой цивилизованной страны тип бедности – бедность здоровых, образованных, а главное, много работающих людей – учителей, врачей и других «бюджетников».

Будучи явно не в восторге от либеральных реформ 1990-х годов, россияне, тем не менее, достаточно успешно адаптировались к тем переменам, которые произошли в стране. Во всяком случае, к 2009 г. лишь 13% опрошенных заявляли о том, что они и такие, как они, никогда, ни при каких условиях не смогут приспособиться к новым экономическим и социальным реалиям жизни. В 1997 г. таких было 42%. Сегодня с уверенностью можно констатировать, что рыночная экономика для подавляющего числа наших сограждан – это обыденность, часть повседневной жизни, а не нечто экстраординарное, требующее какой-то особой «адаптации». Хотя нельзя не признавать и того, что из всей совокупности либеральных ценностей и идеалов российское общество с энтузиазмом восприняло в основном идею консюмеризма (см. рис. 2).

Затрудняюсь ответить Рис. 2. Динамика оценок степени адаптации россиян к переменам 1990-х годов (закрытый вопрос, один вариант ответа), % Источник: Мониторинговые исследования ВЦИОМ.

Основываясь на этом, И. Дискин делал вывод, что на обломках бывшего Союза появилась «новая Россия». «Ушла в прошлое традиционалистская Россия со слепым подчинением авторитетам и государственным идеологиям. Впервые в истории появились массовые слои, ориентирующиеся на индивидуальный выбор и личную ответственность. Для них высокое значение имеют ценности суверенитета личной и партикулярной жизни, которые они стремятся защищать от любой экспансии государства» [Дискин 2007, с. 224]. Причем происходит это, по мнению писателя Д. Быкова, весьма своеобразным образом, через достижение негласного договора с властью о ненападении, являющегося одним из способов самозащиты общества, когда культура, наука, интеллект нации, развиваясь и усложняясь, неизбежно входят в противоречие с косной, неизменной политической системой. Она может быть light, soft, но по сути не меняется. Поскольку очередного катаклизма Россия может попросту не потянуть – нация сама отрегулировала и предписала себе половинчатое, летаргическое состояние, которое является единственной гарантией от социального взрыва [Быков 2009].

Это спорная мысль, но здесь верно схвачено то, что российская апатия и некоторая отстраненность большей части населения от происходящих в стране процессов – очень сложный, многослойный феномен, вызванный отнюдь не вековой рабской зависимостью народа от властей. Впрочем, на этот счет, как уже отмечалось, есть и прямо противоположное мнение.