«ОЧЕРКИ ИСТОРИИ ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА (XVII–XIX вв.) Москва 2004 УДК 141 ББК 87.4 О-95 Общая редакция доктора филос. наук А.А.Кара-Мурзы Рецензенты кандидат ...»

Российская Академия Наук

Институт философии

ОЧЕРКИ ИСТОРИИ

ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОГО

ЛИБЕРАЛИЗМА

(XVII–XIX вв.)

Москва

2004

УДК 141

ББК 87.4

О-95

Общая редакция

доктора филос. наук А.А.Кара-Мурзы

Рецензенты

кандидат филос. наук А.В.Захаров кандидат филос. наук В.П.Перевалов О-95 Очерки истории западноевропейского либерализма (XVII–XIX вв.). – М., 2004. – 226 с.

Книга написана коллективом сотрудников Института философии РАН и представляет собой сборник философско-биографических эссе о крупнейших европейских либеральных мыслителях XVII–XIX вв. По существу, речь идет о генезисе либеральной идеи как таковой – формировании основного круга тем, способов аргументации, первых формах политико-государственного обоснования либерального проекта.

Книга предназначена для научных работников, аспирантов, студентов, всех тех, кто интересуется историей философской и политической мысли.

ISBN 5-9540-0006-9 © ИФРАН,

ПРЕДИСЛОВИЕ

Предлагаемая вниманию читателей книга представляет собой сборник очерков о крупнейших европейских либеральных мыслителях XVII–XIX столетий. По существу, речь идет о зарождении и начальном развитии либеральной идеи как таковой – формировании основного круга тем, подходов, способов аргументации, первых формах политического обоснования либерального проекта.

Либерализм, как интеллектуальное направление, центрирующееся вокруг проблематики прав и свобод личности, их политико-правового обеспечения, закономерно предстает как явление весьма разнообразное и внутренне противоречивое. Различаются порой и авторские позиции – ведь книга написана тремя ведущими и очень яркими современными исследователями и теоретиками либерализма.

Книгу объединяет как общность проблематики, так и особого рода стилистическое единство. Жанр политико-интеллектуального портрета избран авторами сознательно – именно он позволил задать личностное измерение исследуемой проблеме. Генезис европейского либерализма предстает в книге как совокупность философско-политических прозрений и прорывов, неких интеллектуальных «вспышек», совершенно по-новому осветивших и историю человечества, и – главное – его перспективы.

Коллективная монография является результатом большой исследовательской работы, которая в течение многих лет ведется в отделе социальной и политической философии Института философии РАН.

Авторы выражают искреннюю признательность руководству ИФ РАН и Правлению Совета по национальной стратегии, на протяжении ряда лет обеспечивавших плодотворную работу над проектом.

Борис Капустин

ТОМАС ГОББС

Введение Томас Гоббс – одна из самых монументальных фигур в политической философии Нового времени. Споры вокруг его интеллектуального наследия не только не утихают, но, похоже, становятся в ХХ – начале XXI века еще интенсивнее, чем прежде. Непримиримую полемику вызывает даже вопрос об отнесении Гоббса к одному из основных политико-идеологических течений современности. Одни, как Фридрих фон Хайек, видят в нем предтечу и провозвестника тоталитаризма;

другие, как Карл Шмитт, считают родоначальником теории «буржуазного права и конституционного государства».

«Либерал» ли Гоббс или, точнее, что именно в его наследии дало импульс дальнейшему развитию либеральной мысли – это отнюдь не только сугубо академический историко-философский вопрос. Это – вопрос о генах либерализма. О них можно не думать, пока организм здравствует, как и о Гоббсе не слишком много думали, скажем, в викторианской Англии девятнадцатого века. Двадцатый век заставил заняться глубинной диагностикой тяжелых болезней, и Томас Гоббс сразу оказался в центре внимания и защитников, и противников либерализма.

Биография Жизнь Гоббса – на фоне бурных и кровавых событий его эпохи – протекла весьма спокойно. Второй сын в семье мало чем примечательного викария из Вестпорта близ Малмсбери, он родился весной 1588 года. Окончив школу, Томас поступил в Оксфордский университет, где пять лет прилежно изучал греческий, латынь и классическую литературу и где ознакомился с великими теологическими дебатами его времени.

В 1608 году он стал домашним учителем, а позднее – секретарем сына Уильяма Кавендиша, первого эрла Девонширского. Основная часть долгой жизни Гоббса оказалась связана с семейством Кавендишей. В их доме ему довелось встретиться с выдающимися мыслителями тогдашней Англии, включая Френсиса Бэкона. В атмосфере их интеллектуального круга сложилось его решение посвятить себя науке.

Однако к 1628 году, когда после смерти второго эрла Девонширского Гоббс расстался на время с Кавендишами, его творческие усилия успели материализоваться только в переводе Фукидида, опубликованном в том же году. Уже в качестве учителя в другом благородном семействе Гоббс провел три года на континенте, в течение которых познакомился с Галилеем во Флоренции, Гассенди – в Париже, а главным образом – с новым математическим и геометрическим стилем мышления, дотоле ему неизвестным, но уже отождествлявшимся континентальными европейцами с рациональной философией как таковой.

После возвращения в Англию Гоббс завершает в 1640 году свой первый капитальный труд – «Принципы права», который, однако, увидел свет лишь десять лет спустя. Гоббсу 52 года, и в его голове складывается план грандиозной философской системы, объемлющей мироздание от неживой природы до души человека и Бога. Но в Англии грянула революция, заставившая, по выражению видного британского историка Кристофера Хилла, «мир перевернуться вверх дном».

Следующие 11 лет Гоббс проводит в Париже, вначале свободный от каких-либо формальных обязанностей. Вместо всеобъемлющей «общей» философии он пишет свою первую великую работу по теории политики – «О гражданине», напечатанную в 1642 году. В 1645 году в Париже обосновывается двор изгнанного с родины Чарльза, принца Уэльского, будущего короля Карла II. Гоббса назначают его наставником. В 1651 году выходит «Левиафан».

В 1652 году Гоббс возвращается в Англию и вновь поселяется в доме Кавендишей. Там он работает над оставшимися частями его философской системы – «О теле» (напечатана в 1655 г.), «О человеке» (1659 г.). Остававшиеся ему 20 лет жизни заполнены почти непрерывной полемикой по вопросам теологии, политики, теории познания... По крайней мере часть ее оказалась довольно тягостной для Гоббса. Хотя он был принят при дворе после Реставрации, ему приходилось отбиваться от довольно навязчивых обвинений в оппортунизме в период Протектората и даже от утверждений, будто его политическая теория оправдывала подчинение Кромвелю. Трагикомично, но королевский цензор запретил публикацию написанного им в 1668 году «Бегемота», который задумывался как описание ужасов Английской революции 1640–1660 годов.

Вероятно, это были самые крупные неприятности в жизни Гоббса.

Он скончался в покое зимой 1679 года. Ему исполнился девяносто один год.

Политическая теория Гоббса – это высокая драматургия. В первом акте драмы мы видим людей в «естественном состоянии», которое трудно назвать иначе, как антиутопией «золотого века». Их существование ужасно: беспросветная бедность, неустроенность, постоянная угроза насильственной смерти. Идет непрерывная «война всех против всех». Почему? Потому, что обитатели «естественного состояния» – идеальные «экономические человеки» (homo economicus) и в этом смысле – идеальные буржуа.

Идеальный «экономический человек» движим прежде всего соображениями максимизации собственной выгоды, во-вторых, недоверием к другим, которые постоянно выступают соперниками в борьбе за обладание ресурсами (дефицитными всегда, ибо потребности современного, т.е. буржуазного, человека растут по мере их удовлетворения), в-третьих, готовностью переступить любые нравственные табу, вернее, растворить любую этику в расчете своих прибылей и убытков.

Ведь «добро и зло, – пишет Гоббс, – суть имена, обозначающие наши расположения и отвращения...».

Конечно, «экономический человек» понимает губительность положения, в котором все движимы такой мотивацией и руководствуются таким отношением к морали. Он тоже боится смерти (от рук тех, с кем он соперничает и кто не доверяют ему так же, как и он – им), ему тоже хочется стабильно обладать имеющимися у него или приобретаемыми им благами, наконец, есть дела, в которых ему не обойтись без сотрудничества со своими «ближними». Все это, по Гоббсу, «страсти, ведущие к миру». Но им противостоят не менее мощные и как бы аннигилирующие их «страсти, ведущие к войне» – те, о которых шла речь выше. Как здесь быть?

Великое достоинство Гоббса в том, что он не позволяет увернуться от серьезности этого вопроса за счет легковесных и, казалось бы, самоочевидных ответов.

Увертка первая. Мы можем сказать: соперничество как экономическая конкуренция – это хорошо, а как перерезание глоток, нарушение договоров и обещаний, обман, предательство и т.п. – плохо. Должны быть суды, органы правопорядка, наконец, исправительная система, где и место тем, кто не в состоянии отличить «хорошее» соперничество от «плохого».

Гоббс бы ответил на это: откуда же взять такие суды, органы и систему, которые бы беспристрастно устанавливали различие между «хорошим» и «плохим» соперничеством и заставляли всех и в равной мере его соблюдать? Разве в судах, органах и системе, будь они созданы, окажутся люди особой, нечеловеческой природы, т.е. не такие, у которых собственный интерес на первом месте (со всеми вытекающими из этого и описанными в концепции «войны всех против всех» последствиями)? Фантазии о таких нечеловеческих правителях и судьях – типа платоновских философов-царей – совершенно беспочвенны для буржуазного мира, в котором «экономический человек» становится универсальным (скажем скромнее – доминирующим) человеческим типом. Именно поэтому Гоббс с такой решимостью отметает античную политическую философию. Именно осознание этого обстоятельства делает его первопроходцем политической философии современности.

Нам, жителям посткоммунистической России, его соображения на сей счет должны быть особенно понятны.

Увертка вторая. Мы можем сказать: разве можно представить себе нормального человека, напрочь лишенного моральных представлений и не руководствующегося ими, хотя бы в какой-то степени, даже в тех ситуациях, в которых это противоречит его собственным интересам?

Такую полную имморальность можно вообразить только у отпетых преступников или душевнобольных. Но они – исключение, а не правило. Коли так, то «война всех против всех» – не проблема устройства общежития людей как такового, т.е. проблема не политическая, а скорее уголовно-административная или медицинская, и затрагивает она не нас всех, а лишь особые и сравнительно узкие категории других людей.

Гоббс начал бы свой ответ с легкого согласия с нами. Конечно, все люди обладают моральными представлениями о должном и недолжном. Более того, он считал такие представления атрибутами естественного разума и, подчеркивая это, называл их «законами природы». Но весь вопрос в том, руководствуются ли люди этими представлениями на практике, когда, во-первых, они имеют дело с чужими (а в «естественном состоянии» как универсальной модели человеческих отношений все – чужаки), во-вторых, если моральные предписания оказываются в конфликте с вожделениями. Ответ Гоббса на данный вопрос: «законы природы» «молчат» в «естественном состоянии».