«РЕПОРТАЖ С ВЫСОТЫ 80 Исповедь кинематографиста Кишинев 2011 Андон Виктор Данилович, член Союза кинематографистов СССР (1970), доктор искусствоведения (1985), заслуженный ...»

ВИКТОР АНДОН

РЕПОРТАЖ

С ВЫСОТЫ 80

Исповедь кинематографиста

Кишинев 2011

Андон Виктор Данилович, член Союза кинематографистов СССР

(1970), доктор искусствоведения (1985), заслуженный деятель искусств

(2000), профессор Академии музыки, театра и изобразительных искусств

(1999), кавалер ордена “Глория мунчий” (2004).

Автор ряда сценариев кино- и телефильмов, а также книг о молдавском кино.

2

ВГИК В МОЕЙ ЖИЗНИ

В начале ноября 2009 года я был приглашен на 90-летие ВГИКа.

В Москве я не был с 1996 года. В последний раз я ездил туда вместе с нашим ректором Международной Академии экономического права и аудиовизуальных искусств Николаем Семеновичем Погольшей.

Решили наладить контакт с альма матер, раздобыть новые программы по истории кино, кинодраматургии, операторскому мастерству, поскольку эти специальности существовали и в нашем молодом вузе.

Тогда я занимал должность декана кинофакультета, заведующего кафедрой кино и телевидения. К тому же на то время меня ещё многие там помнили и в кабинете истории кино, и на кафедре, которой ведал в ту пору Марат Павлович Власов. Ректором в то время был А.В.Новиков, сменивший на этом посту В.Н. Ждана. Оба меня хорошо знали ещё по студенческим годам и по заочной аспирантуре.

Жили мы несколько дней в новом многоэтажном студенческом общежитии, недалеко от проспекта Мира, аккурат напротив известной мухинской скульптуры “Рабочий и колхозница”, ставшей эмблемой “Мосфильма”. Свою программу этого визита мы выполнили полностью. Разжились необходимой литературой, методическими пособиями. Договорились поддерживать творческие связи между нашими вузами и заключить в будущем официальный договор о таком сотрудничестве. Правда, из-за неповоротливости нашего руководства этот договор официально так и не был подписан.

Побывал я также в НИИ киноискусства в Дегтярном переулке 8, где приобрёл новые издания по киноведению, в том числе и свежие номера “Киноведческих записок”, которые издавались ежеквартально.

Всё это помогло нашему молодому вузу в налаживании учебного процесса и подвигло на создание собственных программ по кинодисциплинам, которые вскоре были изданы малым тиражом и использовались мною не только в нашем вузе, но и в Институте искусств, где я читал курс истории мирового и национального (молдавского) кино, а позже и в Славянском университете.

С той памятной поездки прошло 13 лет. Тогда ещё во все бывшие республики СССР можно было ездить по общегражданскому “серпастому, молоткастому” советскому паспорту. Правда, в нём уже стоял штампик, свидетельствующий о том, что я “гражданин республики Молдова”, и на границе с Украиной и Россией строго следили, чтобы такой штампик в общегражданском советском паспорте стоял. На этот раз мне уже пришлось выправлять заграничный паспорт, с которым теперь можно ездить без визы не только в бывшие республики Союза, но и во все страны мира, правда, при наличии визы дипломатических представительств этих стран.

Но вернёмся к моей вгиковской эпопее.

Впервые о ВГИКе я узнал ещё будучи студентом сорокского библиотечного техникума, где учился с 1946 по 1949 год. Лето проводил в родной Грушке. Сюда на отдых “дикарями” приезжали многие москвичи и ленинградцы. Дивные сады над Днестром, дешевизна продуктов и проживания в крестьянских домах привлекала многих. Через знакомых сведения о молдавском рае быстро распространялись, и поток отдыхающих из России ежегодно увеличивался.

Как-то к соседям на лето приехала семья из Москвы. С ними были две девушки-студентки. Одна из них оказалась студенткой экономического факультета ВГИКа, очень красивая, элегантная, весёлая и общительная. Я подозревал, что она не прошла по конкурсу на актёрский факультет и решила всё же попробовать себя в качестве экономиста кинопроизводства.

У нас был прекрасный сад на берегу Днестра. Можно было всё лето купаться в речке, фруктов было достаточно. На сельском базарчике, собиравшемся в нашем селе по средам, можно было купить необходимые продукты – молоко, творог, сметану, яички, а хлеб покупали или в магазине или крестьянской выпечки.

В долгих беседах с Наташей (так, кажется, звали вгиковку) я многое узнал о киноинституте, о том, что актерское мастерство и кинорежиссуру там преподают Тамара Макарова и Сергей Герасимов, и что спектакль по роману А. Фадеева “Молодая гвардия” с ученической сцены шагнул в фильм с участием студентов их мастерской Нонны Мордюковой, Вячеслава Тихонова, Сергея Гурзо, Музы Крепкогорской, Инны Макаровой, Людмилы Шагаловой и других.

Фильм С.А. Герасимова в ту пору уже шёл на экранах Молдавии, я его видел в Сороках, восхищался игрой актёров. К тому же по литературе мы творчество А. Фадеева проходили, и я завидовал молодой вгиковке, что она причастна к этому волшебному миру кинотворчества и ежедневно имеет возможность лицезреть корифеев советского кино и известнейших киноактёров, своих сокурсников.

Правда, мне тогда и в голову не приходило, что я когда-нибудь буду учиться во ВГИКе и сам буду соприкасаться и дружить с будущими знаменитостями, теми же Сергеем Герасимовым и Тамарой Макаровой, а также их новыми воспитанниками Николаем Губенко, Жанной Прохоренко, Жанной Болотовой, Серёжей Никоненко, с параллельным актёрским курсом, где учились Володя Ивашов, Светлана Светличная, Лариса Лужина и др.

Тогда мне предстояло ещё год учиться в библиотечном техникуме, а потом ещё почти четыре года трудиться на различных должностях в системе культпросвет работы и два года учиться на филологическом факультете Кишинёвского госуниверситета.

Кино я, конечно, очень любил. Ещё когда наша семья жила в Одессе, в военном городке, там же был гарнизонный клуб и ежедневно показывали 2-3 сеанса различных кинофильмов. Там я впервые посмотрел “Чапаева”, “Путёвку в жизнь”, “Встречный” и другие лучшие наши фильмы. К тому же, всего в полукилометре от военного городка на Пироговской 7/9, где мы жили, на Пролетарском (Французском) бульваре располагалась Одесская киностудия (или Черноморская кинофабрика, как потом её называли) и мы, пацанята, лазили через забор киностудии и, раздобыв в мусорных ящиках обрывки плёнки, делали из них так называемые “ракеты”. В ту пору киноплёнка делалась на нитрооснове и горела быстро, как порох.

Через многие годы из противопожарных соображений её стали делать на триацетатной основе и она не горела, а только плавилась. Но тогда она доставляла нам, мальчишкам, много радостей.

Играла наша ребятня исключительно в “Чапаева”, которого я тогда посмотрел девять раз, а потом мы садились в трамвай, чаще на подножки или на буфер, и ездили далеко за город на 16-ю станцию Большого фонтана, где в ту пору снимались батальные сцены фильма “Пётр Первый”. Мой отец Даниил – старший политрук Краснознамённой Перекопской дивизии со своими красноармейцами, переодетыми в форму петровских войск, участвовал в этих съёмках.

В Одессе я увлечённо занимался в кружках “Рисования и лепки” и даже получил поощрительный приз за рисунок “Конькобежцы”, выставленный в Одесском Доме Красной Армии – набор акварельных красок, карандашей и альбом для рисования.

Моё эстетическое образование внезапно прервалось арестом Отца в ночь на 11 мая 1938 года. Нас немедленно выселили из двухкомнатной квартиры на Пирогова 7/9 и, погрузив наши нехитрые пожитки на грузовик, увезли на самый край трамвайной линии Большого фонтана, откуда до города на трамвае нужно было добираться почти час, а билет стоил 90 копеек. При маминой зарплате на пивзаводе – 260 рублей – наши с братом поездки в школу и матери на работу обходились в кругленькую сумму. А ведь на что-то надо было жить.

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

Продав всё, что можно было продать, мать решила уехать с нами в родную Грушку, где у нас сохранился собственный небольшой домик, в котором временно жила сестра отца Акулина. Последнюю передачу в Одесскую тюрьму мать отнесла, написав обратный адрес – село Грушка, и отец догадался, что мы из Одессы уехали.

Об отце и о его мытарствах на Колыме и в Сибири отдельный разговор, а мы с матерью и старшим братом Володей стали снова сельскими жителями. Володе было легче. В Одессе он учился в украинской школе и продолжил учебу в 6-м классе с. Кузьмин в 5 км от Грушки. В нашем селе до войны русской школы не было. Была молдавская семилетка и украинская начальная школа, куда меня и определили.

Молдавского, родного языка я почти не знал, хотя мать и отец между собой разговаривали часто по-молдавски, а украинский язык был ближе к русскому и, поскольку я первый класс в Одессе закончил на русском, пришлось идти во второй класс украинской школы.

Когда меня туда записывали, случился смешной казус.

Учительница спросила меня на украинском: – Як твое призвище? – что означало: – Как твоя фамилия? Я же, не зная украинского, очень смутился: “Почему она спрашивает о моём прозвище?” А что, фамилия её не интересует? И я, покраснев, пролепетал: – Фурсик.

Учительница рассмеялась, а я стоял, ничего не понимая. Тогда учительница поправилась: – Фамилия твоя как? Тут уж я понял, в чём дело: – Андон.

А “Фурсиком” дворовые ребята с Пирогова 7/9 звали меня потому, что мой старший брат, видя, что я в опасности и мог попасть под трамвай, что однажды чуть не случилось, кричал мне помолдавски: – Витя, фузь! На грушанском диалекте это означало: – Витя, беги! А мои сверстники, не зная молдавского, принялись меня дразнить: “Витя, фус”, или Витя-Фурсик. Так эта кличка в Одессе и прилепилась ко мне, а в Грушке меня никто так не называл.

Молдавским, на нехитром грушанском диалекте, я быстро овладел. Собственно говоря, в подсознании у меня оставался некоторый запас молдавских слов, а в школу я продолжал ходить украинскую, и окончил четыре класса на украинском языке перед самой войной в 1941 году.

Хорошо помню день 28 июня 1940 года, когда Красная Армия вошла в Бессарабию. Наше село вдруг наводнил целый кавалерийский полк. Духовой оркестр (все музыканты на лошадях) проследовал, играя какой-то марш, мимо нашего дома, и расположился в огромном бывшем помещичьем яблоневом саду над Днестром. Однако румынские пограничники и администрация покинули село Немировку на правом берегу без всякого сопротивления, и кавалерийский полк снялся ночью по тревоге из облюбованного сада и ушёл на север вдоль границы.

Из Одессы в Грушку мы приехали в ноябре 1938 года. Наш домик был в целости и сохранности, поскольку, уезжая с отцом в Москву в августе 1930 года, мы оставили здесь всю утварь и все наши нехитрые пожитки, а, приезжая из Одессы в отпуск на родину, жили не в нашем домике, а у родителей матери у деда Потапа и бабушки Параскицы. Сестра отца – Акулина, или тётя Килия, как мы её звали, сохранила за эти 8 лет нашего отсутствия и оставшиеся вещи, и утварь, вплоть до деревянного корыта, где наша мама месила для выпечки хлеб.

1938 год выдался для Грушки урожайным. Осенью все колхозники получили на каждый трудодень по 3,5 килограммов пшеницы. В каждом доме пекли белый хлеб. В каждом подворье был молочный скот, росли свинки, куры, утки. Нам с матерью предстояло целый год ждать, чтобы мать смогла получить на свои заработанные трудодни пшеницу и другие продукты, полагающиеся за работу в колхозе. Но этот год надо было как-то прожить. Выделили полагающиеся нам 80 соток приусадебного участка, где мы могли сеять кукурузу, сажать картошку, выращивать другие овощи, но это предстояло делать весной. А сейчас… Спасло нас то, что в селе жили и родители отца, и родители матери, а также дядья и тётки родителей, которые весь этот год, до будущего урожая, нам чем могли, помогали. Трудились в колхозе две сестры отца – Ирина и Акулина, старший брат отца Аксентий работал конюхом в колхозе, брат матери – Алексей – ездовым, а сёстры матери Марийка и Лукерия – в полевой бригаде.