«ИСТОРИЯ ОБЩЕСТВ И ЦИВИЛИЗАЦИЙ И. Н. ИОНОВ ИДЕНТИФИКАЦИОННАЯ, КОММУНИКАТИВНАЯ И КОГНИТИВНАЯ СОСТАВЛЯЮЩИЕ ЦИВИЛИЗАЦИОННЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ Исследование выполнено при ...»

Встречная колониальная экспансия западноевропейских стран и цинского Китая в середине XVIII в. и резкое ограничение в 1757 г. торговли с европейцами привели к пересмотру философами-просветителями места Китая в истории человечества. Если в середине XVII – начале XVIII в. Китай был в моде и считался образцом неевропейской цивилизации, то в 1750-е гг. Н. А. Буланже создал теорию «восточного деспотизма»; он отнес идеал цивилизации только к Западной Европе. Сакрализованные представления о прогрессе Запада противопоставлялись образу деградирующего Востока, где первоначально в древности возникают единобожие и естественное право, но затем они быстро замещаются идолопоклонством и теократией (Boulanger 1761: 9, 61–62). Деисторизация Востока была частичной (относилась к определенному периоду), но радикальной, так как постулировала необратимость деградации Востока и могла непосредственно влиять на политику. В сущности, это была программа колониальных войн как подчинения цивилизованными странами варваризующейся периферии. Таким же образом переосмыслил образ Китая А. Фергюсон, отказавший ему в звании цивилизованной страны (Фергюсон 2000: 215, 176). Тем самым образ «богатого Востока», реально отражавший экономическое превосходство Китая (в 1,5–2 раза по сравнению с Европой как целым, в 8 раз по сравнению с Францией), вытеснялся образом «развивающегося Запада», который оправдывал колониальную политику Англии и Франции (Frank 1998: 5, 127, 277–278; Мельянцев 1996: 96; Kennedy 1989: 190).

Но наиболее страшные последствия имела цивилизационная идентификация себя не с собственной страной, а с Западом. Ярким примером такого рода является политика «реколонизации», провоИстория и современность 2 / дившаяся в 1868–1874 гг. правительством президента Аргентины Д. Ф. Сармьенто. Он опирался на западную философию истории, целенаправленно формировал образ врага и рассматривал все население вновь освободившихся колоний (испанцев, индейцев и метисов) как «варваров», более того, как часть системы антицивилизации (ср.: «анти-субъект» Ройга).

В его философии истории разные группы населения страны оказывались деисторизированными в разной степени и разными путями: то ли полностью, как индейцы и гаучо, которые оказывались в представлении Сармьенто современниками древних кочевников азиатских степей, то ли частично, как испанцы, растратившие цивилизацию, допустившие смешение своей крови с кровью дикарей и деградировавшие. Именно их врожденная, обусловленная расовой принадлежностью и образом жизни нецивилизованность рассматривалась как причина послереволюционного хаоса, крестьянских восстаний и прихода к власти местных каудильо (как правило, помещиков). Поэтому во имя борьбы с антицивилизацией их необходимо было заменить иным этническим субстратом. В отличие от «почвенников», стремившихся адаптировать европейские и северо-американские образцы цивилизации к местным условиям, либералы стремились, как писал Л. Сеа, «по возможности точно воспроизвести, скопировать» цивилизационный идеал. «Им предстояло уничтожить народ Америки, заменив его порочные, анархичные кровь и мозг на новые и создав новый народ... Цивилизаторский проект оказывался копией, слепком с западного колонизаторского проекта, в котором идея цивилизации выступала одновременно целью и оправданием неоколониализма» (Сеа 1984: 265).

Вся предшествующая история страны и традиционные формы исторического самосознания полностью отвергались. Соратник президента Х. Б. Альберди (в прошлом «почвенник») призывал отказаться от латиноамериканской самоидентификации и усвоить себе европейскую как единственно правильную. Он считал необходимым избавиться «от порочного пятна собственного своеобразия»

и проповедовал практическое «отрицание самого себя» в попытке порождения качественно новой личности. Их целью стало создать «другой народ, не имеющий ничего общего с прежним». Это было И. Н. Ионов. Идентификационная… и когнитивная составляющие лозунгом беспощадной гражданской войны. «Не старайтесь сберечь кровь гаучо, – писал Сармьенто. – Это удобрение... Кровь – единственное, что есть в них человеческого». «Арауканы, – утверждал он в другом случае, – упрямые животные, неспособные к восприятию европейской цивилизации» (Сармьенто 1995; см. также:

Земсков 1995: 259, 280; Сеа 1984: 272, 277–278, 282–285).

Следствием этой по-своему успешной политики было утверждение власти олигархии и латифундистов как формы реализации предложенного Х. Б. Альберди идеала «полуцивилизованности», который должен был сменить неприемлемую, отвратительную реальность «полуварварства». Но еще одним следствием был массовый кризис самоидентификации, волна самоотчуждения, породившая апатию населения и ставшая одним из крупных препятствий в процессе модернизации. Л. Сеа отмечал: «От латиноамериканского цивилизаторского проекта, полностью игнорировавшего собственный опыт... только шаг до самоуничтожения… – проблема нашей расовой и культурной метисации столь сложна, что, утверждая одну культуру с тем, чтобы отвергнуть другую, мы тем самым отрицаем самих себя» (Сеа 1984: 42).

Казалось бы, проблематика колониального дискурса не имеет отношения к России – в прошлом империи и великой державе. Однако духовное отторжение интеллигенции от советского государства и советского народа в 1920–1980-е гг. было столь велико, что породило стремление к цивилизационной идентификации, исключающей позитивные образы народа и его политической культуры.

Отметим, что российская цивилизация характеризуется наиболее влиятельными среди представителей цивилизационной мысли А. С. Ахиезером и И. Г. Яковенко при помощи дистанцирования образа России от идеала современной либеральной цивилизации и позиционирования ее как «промежуточной», «расколотой», «варварской», «манихейской», «агрегатной», «периферийной» (Ахиезер 1991; Яковенко 1995–1996; 2006).

В центре образа мировой истории А. А. Пелипенко и И. Г. Яковенко – фигура «паллиата», анти-субъекта исторического процесса, «застрявшего» между архаикой и современностью, дистанцированного тем самым от сакрального времени прогресса. «Паллиат»

92 История и современность 2 / стремится обладать благами цивилизации, но не способен воспроизводить их, поддерживать порядок и разрешать противоречия своего существования из-за инверсионного (манихейского) типа мышления (Пелипенко, Яковенко 1998: 286). Это, действительно, как говорит Ю. Кристева, «смерть, попирающая жизнь. Отвратительное. Оно отброшено, но... от него невозможно защититься так, как от объекта... это то, что взрывает самотождественность, систему, порядок. То, что не признает границ, положений дел, правил»

(Кристева 2003: 38–39). Поэтому паллиат обречен на уничтожение, которому должны содействовать все силы прогресса. «Железная поступь общеисторического императива, – пишет И. Г. Яковенко, – сметает с земли неэффективные способы бытия». В более мягкой интерпретации нам предлагается перспектива маргинализации от двух третей до четырех пятых населения России (Яковенко 1999:

64; 2006: 85). Трудно спорить с Б. С. Ерасовым, который сравнивал эту программу с нацистской и называл противостоящей сущности цивилизационного сознания (Ерасов 2002: 37). Но нельзя отрицать, что она самодостаточна (аподиктична) и создает мощные основы для самоидентификации.

Идентификационная составляющая в XXI в. становится преобладающей и у основателя либерального цивилизационного дискурса А. С. Ахиезера. Он все больше идентифицирует себя с западными (и будто бы недостижимыми для России) идеалами либеральной суперцивилизации и большого общества (Ахиезер 2006: 43–45).

При этом характерно, что он не в состоянии прояснить, является ли изначальная бинарная оппозиция «либеральная суперцивилизация» – «традиционная суперцивилизация» результатом или предпосылкой анализа (Там же: 41–42). Активно формируется образ отвратительного народного «локализма», под которым стали понимать не только крестьянскую общинность, но и вообще «жидкий элемент русской истории», то есть интеллигентские кружки, мелкобуржуазный индивидуализм, регионализацию и атомизацию современного общества (Там же: 45, 123, 127–128). На этом основании пересматривается классическая для российской интеллигенции тема сочувственного отношения русских писателей-демократов И. Н. Ионов. Идентификационная… и когнитивная составляющие XIX в. к «маленькому человеку» (Социокультурные… 2002: 250– 251, 260, 269).

Результаты подобного рода западнической самоидентификации довольно неожиданны. Либеральная версия российской истории в XXI в., как и в конце XIX в., сдвигается в сторону государственнической. Оказывается, что в основе авторитаризма российского государства лежит «инфантильность» русской народной культуры, блокирующей развитие ответственности граждан и их активность в формировании общественного диалога. Вина за коллективизацию ХХ в. возлагается на крестьян. Российское общество развивается будто бы как общество «высоко дезорганизованное» и заражает своей дезорганизацией государство. Исторический процесс превращается в «выравнивание разницы потенциалов дезорганизации между обществом и государством». Общество фактически обрекает государство на авторитаризм, порождает бюрократию как парадоксальную форму самоорганизации общества (Социокультурные… 2002: 549, 555).

Так в условиях господства государственнической точки зрения на историю в постсоветской России либеральная версия теории цивилизаций просто становится одним из ее ответвлений, формой пропаганды «управляемой демократии». Поэтому представляется неслучайным сотрудничество А. С. Ахиезера с В. В. Ильиным, который создает идеал «народной монархии» и успешно стирает границу между либеральным и националистическим дискурсом («нация – державноорганизованный народ», производное от «крепости национального государства»; «этос – идеальная субстанция нации») (Ильин, Ахиезер 1997: 88, 189, 370–371). Подобные контакты и собственные высказывания лидера либеральной школы порождают у Г. И. Зверевой отчасти справедливые обвинения в произвольности построений, методологической аморфности, охранительности и национализме (Зверева 2003: 99, 108 [отчасти это относится и к: Яковенко 1999: 104]; 2006).

Коммуникативная составляющая цивилизационных идей Помимо идентификационных, цивилизационные идеи играют важную коммуникативную и интегративную роль, способствуя соИстория и современность 2 / циокультурной (ненасильственной) консолидации обществ в национальных и имперских государствах, а также некоторых социальных слоев (интеллектуалов) в мировом масштабе. Главными предпосылками коммуникации являются постулирование оппонента как субъекта (неиерархическая интерпретация ситуации взаимодействия), диалоговая (а не монологовая) форма общения, выход на герменевтический круг или ситуация понимания.