«СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ (уфимский и оренбургский период) Том VI 1875–1879, 1862, 1864 годы Уфа – 2012 1 УДК 947(470.56) ББК 63.3(2) 2р36-40Р) И 26 Составитель доктор ...»

Бумага получена 12 Августа 1773 года и того же числа в 12-м часу ночи Аничков арестовал и отправил с сержантом Клудовым, Мавру Ивановну до Казани, а оттуда тамошний губернатор должен был отправить её до Нижнего-Новгорода, А Нижегородский губернатор – уже в Москву. Муравина поехала на свой счёт. Девку Силину отправить было нельзя: она ранее того умерла от горячки, в тюрьме; свидетельствовал причину её смерти фельдшер Симского Твердышева завода Нилов, единственный тогда медик – специалист для Уфы, где ещё ни больницы, ни врачей не было. При обыске, кроме старых святцев и счетов, ведённых мужем, при Муравиной никаких бумаг не оказалось.

При аресте муравиной, несмотря на позднюю пору, собралось перед её домом, немало любопытных; по приказанию Аничкова, казаки, с помощию нагаек, разогнали почтеннейшую публику.

Но что стало с Маврой Ивановной после того, как повезли её к Шешковскому – нам ничего неизвестно. Был ли кто привлечён к делу её, что сталось с главным виновником её гибели, Лисянским, открыта ли была тайная пропоганда ксендзов – тоже неизвестно. Может быть Шешковский заставил Мавру Ивановну отречься и обратиться в православие, может быть сослали в монастырь, может быть после отеческого увещания её выпустили или отдали под надзор, – всего этого мы не знаем, да и само тогдашнее Оренбургское начальство не могло знать, так как после ареста и отправления в Москву Мавры Ивановны о ней никакой переписки не возобновлялось, и в делах бывшей Оренбургской губернской канцелярии остался один экстракт из предварительного дознания, мастерски составленный Секретарём Уфимской Провинциальной канцелярии Черкашениным, дельцём своего времени.

Очень может быть, что дальнейшему ходу дела помешала тотчас же разыгравшаяся Пугачёвщина. В Августе увезли Мавру Ивановну, в Сентябре появился Пугачёв, в Октябре шайка его уже осаждала Уфу. Не до того было, чтобы заниматься делом Муравиной и ксендзами. Делаем наше предположение, что очень может быть, что Шешковскому и не велено было затрогивать конфедератов, без того уже ссыльных.

Печальна судьба Муравиной; но кого можем обвинить, кроме ксендза-фанатика, а главное – её самое, да разве ещё слабого, без души влюблённого мужа. В наше время Муравину бы пожалуй, прежде суда, подвергнули освидетельствованию в умственных её способностях; но увы, Муравина жила ранее нас за целое столетие: другие времена, – другие нравы!

Пугачёвщина была тогдашней Уфе очень полезна, она отрезвила от всего чуждого и от навеенного ей полонизма.

Если обстоятельства жизни в критические минуты вызывают энергию, то беда отечества делает героями и вызывает гениев, даже там, где бы повидимому никто того не предвидел и не замечал. Приближение Пугачёвских скопищ, бунты и измены кругом сделали то, что каждый уфимец, сознав в самом себе прежде всего русского человека, сделался героем… На площади толпится народ, из Смоленского собора выносят чудотворные иконы Смоленской и Казанской Божией Матери, во главе духовенства, окружённый начальственными лицами, с крестом в одной руке, с церковной хоругвией в другой, выходит протоиерей Неверов, за ним следом идёт чудобогатырь, в плечах сажень-мерная, молодой Ростовский купец Иван Афонасьевич Дюков, в Уфу случайный, заезжий гость, но ополчаясь за чужой город, крепко стоит он за землю русскую и потому для него Уфа такой же Ростов. Говорит народу речь Неверов, чтобы он крепко на крепко стоял против крамолы и стал бы грудью за веру, Царя и отечество, и осенив крестом Дюкова, вручает ему вместо знамени церковную хоругвь, с изображением Казанской Божией Матери. Заговорил новый Минин чудо-богатырь Дюков и стал звать под святую хоругвь молодцёв-удальцов – охотников, и мигом стало 300 человек.

«Пресвятая Богородица спаси нас!» пусть без этого слова никогда ни ходим на врага, сказал Дюков. «Веруйте и спасёт» сказал Неверов.

Началась полугодовая, тяжкая осада Уфы; но Уфа, благодаря геройству своих сынов, отстояла себя – и теперь благодарные потомки каждогодно 25 Марта вспоминают протоиерея Неверова, Дюкова и прочих, в том числе и Аничкова, бывших виною спасения Уфы.

Чтоже делали во время осады конфедераты? Об уфимских конфедератах мы ничего не видим в архивских актах тогдашнего времени, ни в Оренбурге, ни в Уфе: были ли они в Уфе, или их разослали по другим местам – не знаем, но знаем одно, что многие из конфедератов успели бежать в пугачёвские шайки и всячески везде где могли старались вредить правительству.

(Уфимские губернские ведомости. 1878. 6, 20 мая, 24 июня, 8 июля) № 28. Корреспонденция Р.Г. Игнатьева из Минска (Корреспонденция Уфимских Губернских Ведомостей):

Наше известие запоздало; но оно всё таки нелишено некоторого интереса для Уфы. Пусть простят нас за запоздалое известие: ведь мы жители далёкие и далёкие, не скоро от нас и не скоро до нас доходят весточки из Уфы. Вот что хотим разсказать.

В Минске трое из долго служивших в Уфе, а один даже уроженец Уфимской губернии, 25 Марта, в день освобождения Уфы от долгой и тяжкой осады скопищами самозванца Пугачёва, в 1773–1774 годах, отслужили в древнем Екатериненском соборе панихиду по защитниках Уфы, из которых известных поминали поимянно, а о прочих возглашалось «и с ними 400 ч. убиенных, ихже имена ты сам, Господи веси». Панихида исполнена была хором из 33 женских и детских голосов, под моим управлением. Пели ученицы женской гимназии и Мариинского Детского приюта; исполнена была панихида муз. Бартнянского, эктении же и вечная память исполнены тем самым напевом, который употребляется в Уфе и стал известен под именем – Уфимского. При панихиде были супруга Г. начальника губернии и ещё некоторые лица. До начала панихиды поющим была прочитана статья об осаде Уфы в Памятной книжке Уфимской губернии за 1873 г.

№ 29. Использованные материалы Р.Г. Игнатьева ["Исторические очерки, как г. Уфы так и других городов Уфимской губернии заимствованы из статьи Р.Г. Игнатьева «Краткое историческое известие о городах Уфимской губернии». В. Новиков". Кроме того здесь приведены данные Р.Г.

Игнатьева о рыболовстве из «Памятной книжки Уфимской губернии» на 1873 г.] (Памятная книжка Уфимской губернии на 1878 год / № 30. Память спасения г. Уфы от долговременной и тяжкой осады её скопищами Пугачёва Уже несколько лет сряду Уфа не забывает 25 Марта почтить память своих доблестных защитников в тяжкое время Пугачёвского мятежа, обхватившего нетолько всю Оренбургскую губернию, но значительную часть поволжья, нынешние Вятскую и Пермскую губернии. Тяжкое было время, когда в течении нескольких месяцев, в 1773–1774 годах, Уфа, имея у себя всего 862 чел. наскоро набранного добровольного ополчения, но одушевлённая прот[о]иереем Смоленского собора Иаковым Неверовым и Ростовским купцём Иваном Игнатьевичем Дюковым, и предводимая воеводой Борисовым, его товарищем Аничковым, Майором Пекарским, комендантом Мясоедовым и другими, отстоялась от 20 000 мятежников, окруживших город; отбито было храбрыми Уфимцами несколько приступов. – В этой борьбе с врагами, до 200 чел. защитников Уфы и противоборцев мятежу положили живот за веру, отечество и Царя и погребены при церкви св. Троицы, во время Пугачёвского мятежа называвшейся Смоленским собором. В этом бывшем соборе и совершается в день избавления Уфы, 25 Марта, поминовение её защитников. Это теперь единственный древний храм в Уфе, существующий с 1600 года, а уфа скоро, в 1886 году, будет праздновать трёхсотлетний юбилей своего существования; вся история Уфы прошла или в стенах Смоленского собора, или собор был свидетелем всего происшедшего.

Нынешний год, несмотря на то, что 25 Марта совпадают два великих праздника, Уфа, по достохвальному примеру прежних лет, вероятно опять помолится в своём древнем храме о упокоении рабов Божиих протоиерея Иакова, бояр Алексея, Сергия, Сергия, Николая, Козмы, Иоанна и всех храбрых оборонителей Уфы и положивших живот свой за Царя, отечество и свой родной град, их же имена ты сам Господи веси.

Желательно было бы, чтобы в тоже время прочитано было слово протоиерея Неверова, произнесённое им в Смоленском соборе в день спасения Уфы, 25 Марта 1774 года, войсками правительства, под начальством Генерал-Майора князя Петра Приносим признательность почтенному автору статьи, который и в дальнем Минске не забывает облюбленной им Уфы и её печатного слова.

Ред.

Михайловича Голицына и подполковника Ивана Ивановича Михельсона. – Портрет Михельсона, на память потомству, поставлен в читальне Уфимского Статистического Комитета, а речь Неверова напечатана в изданной Уфимским Статистическим Комитетом Памятной Книжке Уфимской губернии г. ч. 2, в статье «Осада Уфы».

Воспоминание о защитниках Уфы и противоборцах мятежу, по нашему мнению, имеет глубокое значение сознания в истинно русском и православном человеке своего гражданского долга перед отечеством, верою и Государем. «Кто возстанет на царство и на помазанника Божьяго – проклят», учит св.

церковь. История и потомство не забывают и не забудут истинных сынов отечества, а Уфимцы в 1773 и 1774 гг. показали себя таковыми, и должны служить нам примером.

Пишем это из далёкого от Уфы Минска, где прошедшего года была, и будет и в нынешний год, тремя бывшими уфимцами отслужена, 25 Марта, панихида по защитниках Уфы, в древнем Екатерининском соборе, единственном памятнике православия в здешнем городе, не раз подвергавшемся нападениям и раззорениям от папистов, и в продолжении 200 лет боровшемся с латинством.

Обращаемся к древнему храму Уфы. Давно, и не раз, поднимался вопрос нетолько в местной газете, но и в Московском Археологическом Обществе, о переименовании церкви св. Троицы опять Смоленским собором, приписным к кафедральному собору, что нестоило бы никаких издержек; но увы, всё это было и оказалось лишь добрым желанием, и словами, словами – одними только словами.

[Текст ниже].

Будучи недавно в Москве депутатом от Минского Губернатора на антропологической выставке, я познакомился с летним старцем, купцом Андреем Гавриловичем Комовым. Узнав, что я долго жил в Уфе, Комов разговорился со мною о покойном преосвященном Михаиле, показал мне его три письма, портрет в миниатюре и икону; между прочим передал мне вот какой интересный разсказ о преосвященном Михаиле, который привожу буквально слово в слово.

«Дед мой, отец и я имели свой дом в приходе Тихона чудотворца, на Арбатской площади, Никитского Сорока. Отец мой был богомолен, не пропускал ни одной церковной службы, любил петь и читать на клиросе и меня тому же научил. В это время к нашему приходскому священнику приезжал в вакантное время студент духовной академии Матвей Добров, которого наши прихожане прозвали, за его необыкновенное искусство, кто звонарём Добровым, а кто студентом-звонарём.

"Слышите, бывало говорят, это студент звонит". И подлинно, Добров был мастер дела: колоколов у нас было довольно и он их подобрал под тоны – что любо дорого было слышать, да и не просто же он и звонил, а как на музыке играл и выходило у него – Господи помилуй; Достойно есть; От юности моея и разныя молитвы. Об искустве студента-звонаря чай узнали чуть не пол Москвы, а наши прихожане очень любили Доброва; кроме звона он мастер был в пении и чтении. Покойный родитель часто зазывал к себе в гости Доброва и очень любил его беседу, умную и откровенную. Добров был умён, начитан, обладал даром слова, но был робок и застенчив, избегал общества, потому что стеснялся, не любил развлечений и раз когда ему покойный родитель подарил билет в театр, то он отказался и пошёл, как всегда делал, когда не было церковной службы, на колокольню смотреть на матушку Москву-златоглавую.

Добров был умерен в пище, вина никакого не пил, табаку не терпел: "быть тебе Матвеюшка монахом", говаривал родитель.