«Н. Л. Кременцов Принцип конкурентного исключения К счастью, при той скорости, с которой растет советская наука, та борьба, которая кажется неизбежной между учеными ...»

Н. Л. Кременцов

Принцип конкурентного исключения

"К счастью, при той скорости, с которой растет советская наука, та борьба, которая кажется неизбежной между учеными разных темпераментов и убеждений, необязательно должна вести к тем же проблемам, к которым она ведет в других странах, потому

что, благодаря быстрой экспансии науки, для молодого или непонятого ученого всегда существует возможность создать свой собственный институт."

Дж. Бернал, "Социальная функция науки" 1939.1 В 1934 г. молодой советский эколог Г. Ф. Гаузе опубликовал в США книгу под названием "Борьба за существование", в которой сформулировал "принцип конкурентного исключения". Серия лабораторных экспериментов с различными простейшими убедительно продемонстрировала наличие конкуренции между двумя видами, потребляющими один и тот же пищевой ресурс. Более того, эксперименты показали, что в условиях изоляции и ограниченности ресурсов такая конкуренция ведет к вымиранию одного из видов. Эта закономерность — вытеснение одного вида другим, потребляющим тот же ресурс более эффективно, — и получила название "принцип конкурентного исключения". Принцип Гаузе хорошо описывал распределение близких видов по экологическим нишам биоценозов и стал одним из краеугольных камней эволюционной экологии.

Можно полагать, однако, что "принцип конкурентного исключения" может быть использован в качестве метафорической модели для описания и некоторых явлений в истории науки, поскольку конкуренция за ограниченные ресурсы характерна не только для биоценозов, но и для научных сообществ. В этой статье я попытаюсь охарактеризовать с "экологической" точки зрения один из самых известных эпизодов в истории советской науки — развитие в предвоенные годы так называемой "лысенковщины". Я буду рассматривать этот эпизод как пример конкурентной борьбы двух групп — "формальных" генетиков, возглавляемых Н. И. Вавиловым, и "агробиологов", возглавляемых Т. Д. Лысенко, — в специфическом "ценозе" советского государства. Я постараюсь идентифицировать ресурсы этого "ценоза" и принципы их использования конкурирующими группами, а также факторы, определявшие эффективность использования этих ресурсов, а следовательно и результаты конкурентной борьбы в предвоенные годы.

Генетика как советская наука История генетики является, пожалуй, одной из самых изученных в истории всей советской науки. Библиография отечественных и зарубежных работ по истории советской генетики давно перевалила за сотню и продолжает неуклонно увеличиваться. Такой интерес вызван, главным образом, постигшей советскую генетику катастрофой: почти двадцать лет с 1948 по 1965 классическая "менделевская" генетика была официально запрещена и заменена так называемой "мичуринской" биологией или агробиологией, развивавшейся Т. Д. Лысенко. Эта катастрофа неизбежно окрасила исторические работы в черно-белые тона: генетики в "белых одеждах" трагически гибли в сраженьи с "черными" сторонниками Лысенко, поддерживаемыми и направляемыми (в зависимости от вкуса автора конкретной работы) лично Сталиным, Коммунистической партией, советским государством и его репрессивным аппаратом. Нет слов, в истории советской генетики трагических страниц более чем достаточно: аресты и ссылки, расстрелы и лагеря, закрытие институтов и увольнения сотрудников. И многие исследователи занимались почти исключительно "разгромом генетики" — именно так назвал свою недавнюю монографию В. Сойфер. Однако, сводить всю историю советской генетики исключительно к ее "разгрому", на мой взгляд, неправомерно и неисторично. До того как генетика была "разгромлена", она была сначала построена.

Создание Дисциплины.

До 1917 г. генетика как дисциплина в России не существовала. 4 Ю. А. Филипченко и Н. К. Кольцов использовали генетический материал в своих курсах экспериментальной зоологии, читавшихся в Петроградском и Московском университетах. Некоторые другие профессора излагали генетические концепции в курсах селекции животных и растений. Однако ни специальных генетических кафедр, ни лабораторий, ни периодических изданий в это время не существовало. Только в конце 1916 г. Кольцову удалось найти богатого патрона для организации Института экспериментальной биологии, в котором он планировал создать специальную генетическую лабораторию.

Хотя большевистская революция ликвидировала частные фонды, которые Кольцов собирался использовать, она в то же время стала главным фактором стремительного роста генетики как дисциплины. Филипченко, Кольцов и молодой селекционер Вавилов нашли поддержку в многочисленных государственных ведомствах, вовлеченных в 1920-е годы в научную политику нового государства, включая Наркомпрос, Наркомзем, Наркомздрав, Академию Наук, и даже Коммунистическую академию, и стали главными строителями новой дисциплины в России. Они и их сотрудники организовывали генетические институты и лаборатории, проводили конференции, создавали специализированные журналы, развивали международные контакты и готовили новое поколение профессиональных генетиков.

Филипченко в 1918 г. организовал первую в России кафедру генетики в Петроградском университете, а два года спустя — специальную генетическую лабораторию в созданном при университете Естественно-научном институте. В 1921 г. он создал под эгидой Академии наук Бюро по евгенике, которое немедленно начало выпускать специальный бюллетень. Кольцов в 1920 г. нашел в Наркомздраве поддержку для своего Института Экспериментальной Биологии и пригласил С. С. Четверикова заведовать Генетическим отделом института. А год спустя Кольцов организовал Русское евгеническое общество, которое стало немедленно выпускать "Русский евгенический журнал." Вавилов в 1924 г. под эгидой Наркомзема создал Институт Прикладной Ботаники и Новых Культур, в котором Г. Д. Карпеченко возглавил отдел генетики, а Г. А. Левитский — цитологическую лабораторию. В течение 1920х гг. генетические лаборатории были созданы в университетах, медицинских и сельскохозяйственных институтах и даже в зоопарках. Курсы генетики были введены в вузовское преподавание, а учебники для них были либо переведены с иностранных языков, либо написаны самими профессорами. В 1929 г. несколько сотен исследователей приняли участие в первой советской генетической конференции, состоявшейся в Ленинграде. Таким образом, в течение первого десятилетия советской власти генетика быстро институализовалась в России как дисциплина.

Советская наука и ее ресурсы. Ряд факторов сыграл важную роль в столь быстром институциональном развитии генетики в Советской России. Одним из главнейших была активная поддержка науки большевиками. Большевики, подобно многим другим политическим партиям начала XX в., как в России, так и зарубежом, и подобно большинству самих российских ученых, были захвачены технократическим идеалом науки как движущей силы человеческого прогресса. Придя к власти, они попытались реализовать этот идеал на одной шестой части суши, оказавшейся под их контролем. После Октябрьской революции наука в России была национализирована и, наряду с промышленностью, сельским хозяйством, образованием и медициной, стала одним из важнейших направлений развития страны. Многочисленные государственные органы, созданные на обломках царских министерств, — наркоматы, Совет Народных Комиссаров (СНК), Всероссийский (ВЦИК) и Всесоюзный (ЦИК) Центральные Исполнительные Комитеты, Высший Совет Народного Хозяйства (ВСНХ) — начали активно поддерживать существующие и создавать новые научные учреждения, проводившие исследования в соответствующих областях, подведомственных этим органам. В рамках новых государственных структур большевики организовали ряд специальных агенств, финансировавших и контролировавших развитие науки, таких как Отдел научных учреждений СНК, Главнаука Наркомпроса, Научно-техническое управление ВСНХ, Главный ученый медицинский совет Наркомздрава, Комитет по заведованию учеными и учебными заведениями ЦИК. Развитие науки, однако, не было для большевиков самоцелью:

наука должна была играть важную, но вспомогательную роль в построении материально-технической базы того, что их политическая программа называла "первым в мире социалистическим обществом". Такое инструментальное, утилитарное отношение к науке ясно просматривается в документах, формулировавших государственную научную политику в первые годы существования большевистской власти, таких как "Предложения к проекту мобилизации науки для нужд государственного строительства", подготовленные в январе 1918 г. Наркомпросом, 8 или "Набросок плана научно-технических работ", написанный весной того же года В. И. Лениным. Активная научная политика большевиков оказалась весьма привлекательной для русских ученых, и после короткого замешательства, вызванного жестокостью и видимой анти-интеллигентской направленностью политических акций нового правительства, большинство русских ученых начало с ним сотрудничать. Они использовали финансовую поддержку, щедро раздаваемую большевиками, для оживления старых и создания новых научных институтов, журналов и обществ, проведения многочисленных научных конференций и восстановления прерванных мировой войной зарубежных контактов. Существование целого ряда независимых друг от друга государственных органов, поддерживавших науку, создало известную свободу выбора для ученых, занятых поисками ресурсов для своих институтов: проект, отвергнутый в одном агенстве, скажем, Наркомпросе, мог получить поддержку в другом, к примеру, Наркомздраве. Некоторые ученые ухитрялись получать деньги для своих исследований одновременно из нескольких источников.

В целом, ученые и большевики довольно быстро сумели наладить диалог и установить взаимовыгодные, "симбиотические" отношения: правительство выделяло деньги и иные ресурсы (здания, оборудование, материалы) на развитие науки, а ученые предоставляли правительству свои знания в жизненно-важных вопросах возрождения и организации промышленности, сельского хозяйства, транспорта, медицины и образования. Этот симбиоз науки и государства, или, точнее, научного сообщества и аппарата, контролировавшего научную политику нового государства, и стал главным фактором, определявшим темпы и направления развития науки в Советской России.

Диалог ученых и политиков, однако, был непростым. Интересы обеих групп, хотя и сходились в главном — развитии науки, существенно различались в деталях — как и какую науку развивать.

Первая проблема — кому и с кем говорить — была на первых порах достаточно проста. Для большевиков партнерами по диалогу стали ученые с установившейся международной репутацией, занимавшие ключевые позиции в русском научном сообществе: нобелевский лауреат И. П. Павлов, непременный секретарь Академии Наук С. Ф. Ольденбург, президент Военно-Медицинской Академии В. Н. Тонков. Для ученых партнерами стали главы государственных органов, ведавших наукой, или их доверенные лица: председатель СНК Ленин и его секретарь Н. П. Горбунов, глава Наркомпроса А. В. Луначарский, глава Наркомздрава Н. А. Семашко. Важную роль посредника в установлении и расширении контактов между учеными и большевиками в это время сыграл Максим Горький, организовавший в первые годы после революции Центральную комиссию по улучшению быта ученых (ЦКУБУ). В результате взаимной активности на протяжении 1920-х гг. лидеры обеих групп установили тесные личные контакты, ставшие основой дисциплинарного развития русской науки: немногочисленные ученые, имевшие доступ к большевистской верхушке, получили возможность активно влиять на конкретные решения в области научной политики (например, создание того или иного института), а большевистское руководство получило возможность влиять на научное сообщество в целом через посредство его лидеров.