«Б.Е. Винер ПОСТМОДЕРНИСТСКИЙ КОНСТРУКТИВИЗМ В РОССИЙСКОЙ ЭТНОЛОГИИ Статья продолжает начатое автором в прошлом номере обсуждение новых теоретических ориентаций в ...»

Б.Е. Винер

ПОСТМОДЕРНИСТСКИЙ КОНСТРУКТИВИЗМ

В РОССИЙСКОЙ ЭТНОЛОГИИ

Статья продолжает начатое автором в прошлом номере обсуждение

новых теоретических ориентаций в российской этнологии. В частности, здесь

критикуется подход к этничности С.В. Соколовского, наиболее яркого представителя постмодернистского конструктивизма в нашей стране.

Автор предлагает произвести отбор наименее противоречивых элементов в современных российских теориях этничности и включить их в состав теории среднего уровня, основанной на теории этноса Бромлея, очищенной от положений, которые не выдержали проверку временем. Эта новая модель этничности могла бы лучше сочетаться с теоретическими теориями более высокого, социетального уровня.

Проблема существования научных парадигм в этнологии Со значительным запозданием по сравнению с другими дисциплинами в российскую этнологию пришло такое явление, как постмодернизм. Петербургский историк Н.Е.

Копосов утверждает, что «постмодернистская версия конструктивистской гипотезы [философии истории — Б.В.] исходит из представления о том, что мир дан нам только в языке и благодаря языку и что, следовательно, наши представления об истории являются лишь результатом действия “лингвистических протоколов”, которыми порождены исторические тексты» (Копосов 2001: 219). «Понятый в смысле проблематизации исторического дискурса лингвистический поворот обычно (хотя и не совсем точно) отождествляют с «постмодернистским вызовом в историографии» (Там же: 284). В свою очередь, «лингвистическим поворотом в историографии (и других социальных науках) обычно называют тенденцию рассматривать исторические факты и их репрезентации субъектами истории и историками с точки зрения лингвистических «протоколов», которые отразились в этих фактах и репрезентациях. Поскольку мир дан нам только в языке и благодаря языку, предполагается, что наши репрезентации — при всей их кажущейся научности — не репрезентируют ничего, кроме породивших их дискурсивных механизмов» (Там же: 40). Наиболее нашумевший тезис лингвистического поворота в историографии гласит, что «язык оказывает решающее влияние на работу историков»

(Там же: 284).

Последовательнее всех за использование постмодернистского подхода у нас выступает С.В. Соколовский. Современную ситуацию в социальных науках он представляет как борьбу двух парадигм, в ходе которой более поздняя постмодернистская (релятивистская) парадигма сменяет старую неопозитивистскую (объективистскоВыражаю благодарность А.В. Дуке и А.В. Тавровскому за ценные замечания, высказанные после прочтения рукописи черновика данной статьи.

С аргументированной критикой постмодернистской антропологии англоязычных авторов недавно выступил С.А. Шандыбин (1998).

Судя по обсуждаемым далее работам этого автора, позитивизм и неопозитивизм он понимает расширительно. В этом он не одинок. «Члены Франкфуртской школы применяют термин “позитивист” в отношении широкого круга работ, большинство из которых не принадлежит к философским школам “позитивизма” или “логического позитивизма”, но разделяют приверженность эмпирическому тестированию гипотез и научной объективности» (Wallace, Wolf 1991: 117). Что касается неопозитивизма в универсалистскую) парадигму (Соколовский 1993: 5; Соколовский 2003: 8). Однако хотя С.В. Соколовский хорошо знаком с концепцией научных парадигм Т. Куна и с мнением Куна о различиях между парадигмами в естественных и социальных науках (Соколовский 1994: 3), он сводит все многообразие теоретических ориентаций в последних только к двум парадигмам. Сопоставляя сведения из книги Т. Куна с многочисленными работами других авторов по социальной теории, можно сделать вывод, что в отличие от естественных наук, в социальных науках самые разные теоретические ориентации сосуществуют многие десятилетия. Так, шведский социолог Т. Бранте замечает: «Наука об обществе отличается от естественной науки тем, что обычно она полипарадигматична, т.

е. в ней сосуществует несколько конкурирующих традиций, которые поддерживают соответствующие группы или школы» (Бранте 1992: 431). Не зря метатеоретик Д. Ритцер говорит о трех главных социологических парадигмах, а Р.А. Уоллес и А. Вулф, авторы одной из наиболее рекомендуемых американским аспирантам-социологам книг по современной социологической теории, — о пяти главных социологических перспективах (Ritzer 1996: 640-641; Wallace, Wolf 1991: VIII).

Объединение С.В. Соколовским существующих социальных теорий в две парадигмы (квазипарадигмы) позволяет ему пренебречь принципиальными различиями между теориями внутри выделяемых им парадигм, в том числе различиями в философских основаниях этих теорий. К позитивизму в таком случае будут отнесены и «позитивная социология» Конта, и испытавший влияние прагматизма У. Джеймса символический интеракционизм, и исторический марксизм Э. П. Томпсона и т. д.

М. Бунге указывает на частое соединение в литературе позитивизма с материализмом (Bunge 1996: 283) и призывает проводить различие между ними: «Позитивисты полагают, что все законы являются описаниями эмпирических закономерностей — вследствие чего все скрытые формы ускользают от них» (Ibid: 27). Под скрытыми формами М. Бунге понимает социальные структуры, которые невозможно наблюдать непосредственно, но представление о которых помогает дать теоретическое объяснение эмпирическим закономерностям. Такое отношение позитивистов к социальным структурам М. Бунге выводит из их философских ориентаций, которые близки к идеалистическим, поскольку отрицают существование вещи в себе (Ibid: 283). В самом деле — зачем же, если не признаются вещи в себе, искать какие-то скрытые от непосредственного наблюдения социальные структуры: классы, страты, этнические общности и т. п.? Постмодернизм также очень неоднороден. Один из критиков постмодернизма, проанализировав узком смысле, то один из словарейхарактеризует его следующим образом: «НЕОПОЗИТИВИЗМ в социологии — теоретико-методологическая ориентация в немарксистской социологии, опирающаяся, осознанно или неосознанно, на филос. положения логического позитивизма» (Кон, Комаров 1990: 216).

Однако при таком расширительном толковании, например, последнего понятия упускается из виду, что не все современные не постмодернистские теории в социологии и других социальных науках согласны с принципами логического позитивизма.

У Куна, правда, говорится не о социальных науках, а о социологии (Кун 2002: 16). Но знакомство с работой Куна позволяет утверждать, что эту его мысль можно экстраполировать на социальные теории и за пределами социологии. В то же время необходимо иметь в виду, что некоторые авторы, например, Н. Уили (Wiley 1990: 401), отрицают возможность применения теории науки Т. Куна в социологии.

Парадигмы в социальных науках С.В. Соколовский считает скорее «квазипарадигмами» (Соколовский 1994а: 3). И в этом с ним нельзя не согласиться.

В связи с этим уместно вспомнить следующее замечание К. Поппера в одной из его статей, критикующих Т. Куна: «Я употребляю здесь слово “парадигма” в смысле, несколько отличающемся от куновского:

обозначая им не столько господствующую теорию, сколько исследовательскую программу –– способ объяснения, который считается некоторыми учеными настолько удовлетворительным, что они требуют, чтобы он был принят всеми» (Поппер 2002: 532).

Разнобой мнений по поводу определений и критериев постмодернизма, существующий в западной литературе, напоминает мне дискуссии о природе и критериях развитого социализма в работах представителей советского научного коммунизма в первой половине 1980-х. Некоторое представление о взгляды своих оппонентов, обобщила их следующим образом: «реальность не существует “за пределами”, вне досягаемости языка; она “всегда уже” сконструирована в языке, который предшествует нашему знанию о мире… Этот “мир” является всего лишь лингвистическим конструктом» (Spiegel 1991: 61, quoted from Leckie 2001: 64). Подобная исходная позиция помогает С.В. Соколовскому выдвинуть тезисы о том, что этнографические факты конструируются этнографами (Соколовский 1994б: 133 и след.), существование этнических общностей выводится исследователями из научного дискурса (Там же: 128 и 142), а также что этнические общности — явление сравнительно новое и в прошлом они не существовали (Там же: 127–129).

Специфика этнических общностей и ее фиксация исследователями Представление о борьбе двух парадигм в социальных науках С.В. Соколовский из области философии и социологии социальных наук проецирует на конкуренцию парадигмы «этничности» и парадигмы «этноса» в отечественной науке. Мне уже приходилось писать о том, что в англоязычной литературе существуют три широких теоретических подхода к этничности: примордиализм, инструментализм и конструктивизм (Винер 1994б). Сторонники всех этих подходов для своих построений вполне успешно используют термины «этничность» и «эт-ническая группа». Точно так же русский термин «этнос» можно использовать в любом из вышеназванных западных подходов, причем, довольно часто он будет синонимичен «этнической группе» в западном понимании. Различия между старым подходом в рамках советской теории этноса и теми новыми взглядами, которые появились в России в конце XX в., заключается, конечно, не в предпочтении того или иного термина, а во взглядах на то, что исследователи считают главным в этнических явлениях.

Согласно теории этноса, люди объединены в группы, характеризующиеся какимито общими признаками, отличными от признаков других подобных групп. Оппоненты теории этноса c этим не согласны. Обсуждая выше ряд работ этих оппонентов, я постарался показать, что для В.А. Тишкова «этнические признаки» — это свойства конкретных людей, а не свойства людей, объединенных в группы благодаря некоторым общим свойствам. У В.И. Ильина «этнические признаки» — это какие-то характеристики фрагментов «этнических полей», причем, конкретные индивиды не являются элементами этих полей. Наконец, для С.В. Соколовского «этнические признаки» — не более чем элементы «этнических фреймов» и «архетипов», которые «вкладываются» в какую-либо общность (расовую, культурную, языковую, конфессиональную, сословную, территориальную и т. д.), но при этом этнических общностей не существует, а за них принимают «языковые и культурные ареалы» (Соколовский 1994а : 12–14; Соколовский 1994б: 125).

С.В. Соколовский описывает взаимодействие этнографа-полевика с изучаемым объектом как если бы оно происходило лишь в моноэтнической (монокультурной) среде.

Но очень часто этнограф одновременно работает с представителями нескольких этносов, поскольку многие населенные пункты полиэтничны. В этом случае этнограф может непосредственно наблюдать элементы разных культур и взаимодействовать с людьми с разной этнической идентичностью. Он может рассмотреть, что где-нибудь в городе, большинство жителей которого живут в стандартных домах, работают на предприятиях и в учреждениях, лишенных какой бы то ни было этнической специфики, и обучают своих детей в одних и тех же школах, люди, тем не менее, могут обращать внимание на этническую принадлежность своих соседей и коллег. И это притом, что реальные течениях в постмодернизме дает один из параграфов в книге Д. Ритцера (Ritzer 1996: 607–620). См. также:

Леш 2003.

Заметным исключением является, пожалуй, лишь А.Д. Смит, который активно использует такие термины, как «ethnie» и «nation» (Smith 1986).

Слово «группа» здесь употребляется примерно в том же смысле, что и в сочетании «социальная группа».