«СЛОВО, ЧИСЛО И СЕМИОТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ ЖИЗНИ Москва, 1999 ОГЛАВЛЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ 1. БИОЛОГИЧЕСКАЯ БИЛИНГВА 2. ЧТО ТАКОЕ ЖИЗНЬ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ БИОЛОГА 3.НАТУРАЛИСТСКАЯ КНИГА О ...»

притом триединство изображено в знаке просто и ясно. Этого нет в обычном скорописном переозначении фигурных чисел и в поразительно сложных телах живых существ. Благодаря наглядности, фигурные числа сохраняют статус посредника между смыслом числа, который осознаётся, но не ощущается, и реальными вещами, которые ощущаются как дискретность и континуальность - в принципе такие же, как в фигурных числах. Фигурные числа не есть всего лишь условный знак, и не только пространственное изображение означаемого ими пространства: общезначимое изображение фигурного числа, отделённое от конкретности обозначаемых предметов, и есть само значение числа. Общезначимое фигурное число есть пространственный символ всего пространственного.

Означение числовых текстов изображением особенно наглядно в геометрических чертежах и изображениях кристаллов; однако, опять же, такого ясного означения нет в поразительно сложных телах организмов и в привычной цифровой скорописи.

Наша способность вообразить идеальную безразмерную математическую точку, возможно, уже доказывает неопределимость воображаемого образа числа, его внепространственное существование. Она же подкрепляет предположение о безразмерность мысли о любом воображаемом пространственном знаке и пространственном явлении, а также внепространственность мышления: ведь мы мыслим смыслами.

То, что не поддаётся пространственному рисуночному изображению, имеет единственную возможность означиться - в звуке (Блумсфильд,1968). У нас нет иной возможности делиться невидимыми мыслями, чувствами и переживаниями, как только спасиализовав их в тех или иных знаках. При этом, наряду с спасиализацией в письменных знаках мы пользуемся и звуком, речением. Оно невидимо, занимает какоето время и таким образом, могло бы показаться, принципиально отличается от чисто пространственного письменного означения.

Для означения времени звуки как временные знаки кажутся подходящими потому, что звуки имеют по меньшей мере заимствованные у времени признаки (Де Соссюр,1980). Пригодность звуков для выражения времени могла бы состоять не в том, что физиологическое восприятие звуков происходит во времени, а в том, что звучание само по себе является временным процессом. Различие между письменным знаком и звучанием знака то же, что между физическим телом и физическим процессом.

Звук - это физический процесс, попеременное уплотнение и разряжение воздуха.

Поэтому могло бы показаться, что речение - это особое означение физическим процессом, для которого - это представляется бесспорным, требуется время. Пусть письменные тексты (словесные и числовые) остаются вне времени, как вещи; но для озвучения их значения и смысла - это представляется очевидным, необходимо время.

Таким образом, речение как будто всё же причастно к времени.

7. НАПИСАНИЕ ЗВУКАМИ.

"Врата знания" - это пять или семь видов чувств, и среди них - врата, наиболее далёкие друг от друга - это слух и зрение". (Флоренский,1990: 35). Значит, столь же отдалёнными следовало бы считать звучание и написание. Первое могло бы показаться временным означением, второе - пространственным.

Различиям между письменным и устным означением смысла слов уделяется значительное внимание (Амирова и соавт.,1975; Выготский, 1956; Cолнцев, 1985;

Комлев, 1992; Степанов, 1985). Звучание представляется более сильным средством означения слов, нежели изображение: "Слыша звук, мы не по поводу его думаем, не об нём думаем, но именно его, им думаем... Напротив, зримое всегда воспринимается как внешнее..." (Флоренский, 1990: 35).

Соотношение между звучанием и написанием поясняет история дешифровки древнеегипетской письменности Ф.А.Шампольоном (1950). Зная наперёд, что в картушах записаны имена фараонов (рис.9), Шампольон вместе с тем понимал значение первых иероглифов, означавших дневное светило и птицу. Как и цифры, они понятны уже своим видом без озвучения. Однако, поскольку загадочное слово было именем, смысл написанного мог раскрыться только после озвучения иероглифов. Очевидно также, что звучание тех слов, которыми названы светило и птица на родном для Шампольона французском языке (le soleil,l'ibis), в данном случае непригодно. Дешифровка состоялась, когда первые иероглифы были озвучены на древнем коптском языке как Re и Thoth, а последующие как m и s. Вместе с звучанием стал понятен и смысл надписей - имена фараонов Рамзеса и Тутмоса.

Рис. 9. Имена фараонов Рамзеса (1) и Тутмоса (2). Последние два иероглифа в каждом картуше обозначают соответственно m и s.

Как и фигурные числа, иероглифы, например изображение Солнца, понятны своим видом, без озвучения. К озвучению Шампольон прибег для того, чтобы пространственные знаки смогли обозначать нечто иное, нежели понятное для каждого из нас значение.

Искомое иное - это имя собственное, обозначение индивидуальности звуками.Вследствие единственности, даже сакральности обозначаемой индивидуальности (Леви-Брюль, 1930), у имён нет синонимов и вообще полисемии (Соломоник, 1995). Имя звучит как музыкальный образ, а в музыке звучание остаётся самоценностью вроде имени.

Поэтому хотя имена часто и переводимы, однако не переозвучиваются, пока применяются по прямому назначению. В переводе женское имя Виктория ("победа") становится обычным словом, потому что переозвучено. Наоборот, любое фигурное число остается уникальной фигурой с неограниченным разнообразием звучащих имен.

Звучание имени и изображение фигурного числа индивидуальны, завершены и представляются противоположностями как неизменяемое временное звучание и застывшее вневременное изображение. Они сходны тем, что их значение и смысл могут быть поняты без "истолкования" другими словами и числами. Каждое из них означает вечную и завершенную "абсолютную единственность"- личность, число. Они глубоко отличны от обычных слов, смысл которых пребывает в соотнесениях слов, и "аморфен", открыт и принципиально незавершаем. Обычное слово ради сохранения смысла изображается и озвучивается по-разному в различных языках.

Смысл обычных слов, как полагают лингвисты, заключён не в письменных знаках (фигурах), а извлекается из их звучания (Грановская и соавт.,1981). Речение, озвучение письменных знаков, как могло бы показаться, это овременение, переозначение пространственного - временным, и без овременения смысл письменных знаков понять невозможно. Могло бы показаться, что это переозначение принципиально иного свойства, нежели переозначение фигурных чисел римскими, индо-арабскими и иными цифрами.

Вряд ли это так, переозначение письменных знаков звуками, всего лишь усиливает их выразительность.

Прежде всего, звук остается пространственным знаком, звуковыми волнами. Они фиксируются в структуре магнитной ленты. Значит, звуки - то же, что вещи, а следовательно и числа. Строго говоря, все собственно знаки - пространственны, выражение "пространственные знаки" - плеоназм. Если вещи - все те же числа (их конкретное значение зависит от выбранного нами эталона),то любые знаки суть числа. В свою очередь, звуковые волны - это пространственное соотнесение чисел, такое же как другие формы движения.

Так называемое время, которое требуется для пространственного означения, - то же время, что присутствует в уравнениях механики. Так называемое время, требуемое для усвоения значения знаков (чтение и внимание, обдумывание), - это то же время, которое требуется для протекания электрохимических процессов в органах чувств и в центральной нервной системе. В обоих случаях соотносятся предсотнесенные числазнаки и числа-нейропептиды.

Все органы чувств воспринимают только пространственное: изображение, звуковые волны, световые волны неодинаковой длины (цвет), молекулы запаха, температуру, механическое раздражение и пр. Поэтому все органы чувств могут быть использованы для знакового общения и служить основой для создания языка (Вендриес, 1971).

Итак, записанные цифрами числа представляются чисто пространственными знаками. Но они могут быть записаны словами и озвучены. В свою очередь, знаки словесного текста, - письменного и устного, фиксируются в числах или других несловесных знаках, что и составляет суть машинного перевода. Получается сложное переплетение разных означений с двумя формами значения - словесным смыслом и значением числа. Выход из этого лабиринта указывает здравый смысл.

Прежде всего, содержание проблемы письменных и акустических знаков заключено в смысле слов. Далее, представляется очевидным, что человек овладевает словесной речью раньше, чем научается вычислять. О приоритете речения над вычислением и слова над числом свидетельствует личный опыт освоения родного языка.

Ребёнок сначала осваивает элементы словесной речи, широко пользуясь звукоподражанием, налаживает речевую коммуникацию, и на этой основе только впоследствии овладевает счётом. В процессе обучения счёту числительные усваиваются как словесные звучащие имена тех или иных количеств.

Обучение ребёнка счёту, рисуночное, на листе бумаги, поначалу мало отличается от речения: "Сколько будет одно яблоко и ещё два яблока". Это - не столько вычисление, сколько переименование, соотнесение слов как в толковых словарях: "Что такое три яблока? - Это одно яблоко плюс два яблока".

Если Ф.А.Шампольон вид знаков имени переозначил их истинным звучанием, то для ребенка звучание слов мы переозначаем их изображениями вроде фигурных чисел:

переозначение пространственного - пространственным.

Обучение счёту в пространстве рисунка состоит в отвлечении от конкретности яблок и других пространственных вещей и подмене их изображениями вроде фигурных чисел, обозначающих любые предметы (неограниченная "смысловая возможность"Лосев, 1995). Обучение нацелено на усвоение абстракции внепространственной математической точки, обозначаемой однако пространственным знаком; но разобраться в этом противоречии, понять смысл подмены без помощи слов, невозможно.

Действительно, как без помощи слов мы можем объяснить, а ребёнок понять, что математическая точка - это пространственное обозначение внепространственного смысла слова "местоположение". Значит, действительно, невозможно математическое мышление, не оформленное полностью в словах (Адамар, 1970); следовательно, обучение счету возможно благодаря спасиализуемости, означаемости какой-то части смысла слов.

С помощью слов можно понять словесный смысл чисел, однако невозможно на языке чисел объяснить смысл слов. Воистину, в начале было Слово...

По-видимому, как способ означения, звучание слов старше звучания чисел, словесная речь старше вычислений и смысл слова старше величины числа. Иное произошло в истории письменности.

И ныне существуют бесписьменные культуры. Тем не менее, издревле, с неолита, для обозначения количества служили простейшие знаки (Бернал, 1956; Фролов, 1974;

Menninger, 1970; Smaltzer, 1970). В первую очередь именно числам потребовалась спасиализация поначалу чисто словесного смысла числа (как в процессе обучения счету) в зрительно воспринимаемых пространственных знаках.

Числа предназначены к спасиализации тем, что небольшие количества без особой натяжки отождествимы с зарубками на кости, дереве, камне, с такими мелкими предметами как семена, камешки - это еще одно свидетельство предсуществования чисел, наконец, с пальцами и вдавлениями на глине. Заменённые впоследствии более удобными для записи привычными цифрами, подобные пространственные знаки понятны уже своим видом и озвучиваются ради общения; но современные привычные и удобные цифры почти утратили изначальную изобразительность. Что же касается словесной письменности, то она возникла в виде пиктограмм и развилась в иероглифы, всё это знаки, родственные цифрам (Иоганесс, 1974).

Что теряют и что приобретают слова вне родной стихии звука, в пространственной письменности? Чего лишаются и что приобретают в озвучении числа, имеющие чисто пространственное предназначение?